ГЛАВА 1. ОМИКРОН
Странная апатия овладела ей. Не то, что бы болезнь, не то, что бы печаль. Муж начал работать, и ей незачем больше упрекать себя за прекращение трудовой деятельности в торговых центрах — ведь она лишь подрабатывала, когда он сидел дома. Теперь она может со спокойной совестью заниматься творчеством и воспитанием… Тем не менее, ныло занозой: «Не справилась бы ты все равно; ненадолго тебя хватило.»
Живое общение вновь свелось к дому и соседям. Не хватало сил, постоянно хотелось спать. Должна бы уже отдохнуть, восстановиться. Но стоячее болотце лени и зимней спячки, напротив, затягивало все сильнее. Чем больше она отдыхала — тем быстрее уставала. Перемена места и деятельности необходимы ей: ну не умеет она быть счастлива в четырёх стенах (квартал вокруг дома, то бишь, магазины, банки, почта, школа, поликлиника, — включается в те же четыре стены).
Максим. Здесь сложнее. Спустя пару недель после его рождественской эсэмэски, она сделала первый пробный звонок — по поводу того, что ей нужно как-нибудь прийти, подлатать кое-что. (Заново собранные зубы на штифтах гордо именуются словом «пломба» при осмотрах, но, на самом деле, это протез на собственном корне, и он имеет свойство потихоньку разрушаться, ведь эту «пломбу» ничто не держит, не ограничивает, она сама по себе является заменой коронки. Обычно такие стоят недолго; года два в лучшем случае. У нее, наверное, третий или четвёртый год, — держатся, конечно, но, но… что-то проседает, что-то разрушается — пусть дефект меньше миллиметра — все равно появляется дискомфорт. И с этой проблемой никто, кроме него, не поможет — тут уж честно. Даже если совсем не захочется идти к нему. Официально будет вынесен вердикт: «Ходите, как есть, пока не развалится. Отломится — сделаем новый (дорого). А лучше надеть металлокерамическую коронку»).
Договорились предварительно на пятницу. Тогда же ее приглашали на встречу в банк — обсудить возможность получения кредитного лимита на карту. Банк находился через два здания от любимого дома номер пятьдесят, и работал до восьми вечера, как ни удивительно.
Она зайдёт туда на минутку, прочтёт условия договора, а дома скажет, что в банке была очередь…
В пятницу вечером было темно и холодно; совершенно не хотелось никуда ехать. Вышла во двор, набрала номер.
— Ну что, ехать к тебе?
— Слушай, нет… я, кажется, заболел. Кашель, ломает. Не пойму.
— У-у… жаль. Так удобно было сегодня — все равно мне туда тащиться нужно, про кредит узнать. Пять шагов.
— Поедешь? Везёт… на улице свежо. Может, решиться? Хотя, нет, нет. Еще тебя заражу. Да и плохо мне.
— Зараза к заразе не липнет. Но, если плохо, что же делать.
— Значит, ты хотела совместить меня и банк?
— Конечно. Разве хочется по такой погоде лишний раз куда-то специально ехать?
— Заодно, мимоходом! А ведь встречи должны быть праздником!
(Издевается? Скорее всего. Раскусил ее нарочитую небрежность. Конечно, ни в какой банк она не поедет. В самом деле, специально тащиться туда только из любопытства — вдруг что-то выгодное предложат — можно было бы, будь на дворе лето.)
— Для кого?
— Для меня. И для тебя.
(Вопрос застал его врасплох, ответ не был продуман. Ему просто пришлось ответить: «Для меня», чтобы не выглядеть хамски наглым. Конечно, он имел в виду только ее. Разве для его игрушки может быть важным что-то еще, кроме него? Разве его можно с чем-то совмещать? К сожалению, он был прав. Но, хотя бы, не узнает об этом. Тем более, недавно она уже ездила туда — менять паспортные данные. Это было обязательной процедурой. А про кредитную карточку можно и позже узнать…)
— А какой там банк? Ты смотри, сразу не соглашайся — мало ли, какие там «подводные камни».
— «Совкомбанк». Да, я знаю. Потому и хочу вживую изучить договор. Они позвонили, предложили оформить через личный кабинет, но я предпочла сделать это в офисе. Ладно, пока тогда. Пора собираться.
— Пока.
Ей послышалось тихое чмоканье в трубке, обозначающее поцелуй? Послышалось, конечно. Мерещится черти-что… «Принимает желаемое за действительное». Как она обожает его своеобразные выражения, простые и многозначительные одновременно; всегда идеально грамотные!
Обескураженность. Когда же ей теперь звонить? Впрочем, она чувствовала, что никуда сегодня не поедет. Или даже не чувствовала, а просто настолько отвыкла — что не верится. Зато, благодаря ему, она наконец-то привела себя в полный «боевой» порядок. Даже волосы покрасила. Кажется, немного перетемнила. Вот и хорошо, как раз ко времени встречи останется нужный оттенок. Только когда она будет, встреча? Одно дело — звать на свидание здорового человека. Или — пусть еще не совсем здорового, но только если у нее проблема, не терпящая отлагательств. А полностью восстанавливаться после ковида можно долго. Названивать неловко.
Хотя, почему? Как раз — очень даже замечательно. Она не будет его звать; она просто справится о здоровье через неделю… или раньше. Да, но ведь он не звонит ей, узнать о ее здоровье? И она все еще обижена после того жуткого дня рождения; после нового года без поздравлений? Хотя рождественская эсэмэска прозвучала извинением. Он никогда не извиняется. И этот шаг для него был значимым. Он хотел ее вернуть. А может, ей показалось. Просто пожалел. Решил сделать приятное. Или поздравлял всех, а заодно и ее. Или вообще номером ошибся? Нет. Он никогда не делает непродуманных шагов. Ну, почти. Значит, была цель. Цели «подергать нервы, и проверить, как она там» — у него, скорее всего, быть не могло. Он не девица современная, звонящая бывшим по пьяни; не юный мальчик, который тешит свое самолюбие. Если в прошлый год он несколько месяцев реально не хотел общаться ни с кем вообще — то и ушел «в подполье». А цель может быть одна. С какими бы то ни было чувствами — он все же хотел ее вернуть, когда дошло, что она замолчала окончательно.
Он казался неожиданно тёплым, обрадованным ее звонку. Не успел подойти, и перезвонил сразу после ее «отбоя». Говорил и говорил — словно его месяц взаперти держали, без права переписки. Собственно, сами темы были малоинтересными — те же обсуждения, что и с соседом: о новой системе тестов, признаках штамма омикрон и его лечении; о бабушке и Рите (которая опять «может не пустить его из дома, плачет и боится за здоровье близких», несмотря на то, что он ходил за лекарствами для самой Риты, когда плохо было ей. Видимо, там действительно имелся некий пунктик, фобия. «Все не так просто», — сказал Максим на ее возмущенное: «Ты взрослый человек, взял и пошел, куда хочешь, не докладывая дочери»). Беспрестанно и долго говорилась всякая, в общем то, ерунда; можно было даже не отвечать, просто «висеть» в телефоне. «Скучно ему, что ли? Никто не звонит? Ни брат, ни друзья, ни эта кикимора… с дачи. Как так — на выходных он не поедет строить ее домик, раз болеет? Неужели? И не помрёт она от того, и домик не развалится? Жаль, кстати…»
