Едва поезд покинул сверкающий огнями вокзал, как Пэ-Пэ де Жанвье объявил:
– Похоже, я забыл ванные принадлежности.
Мы были так взволнованы предстоящим отъездом, что никто ему не ответил. Проблема с поездами в том, что они отправляются совершенно бесшумно, этого даже не замечаешь. Мамино лицо вдруг медленно поплыло за окном, как будто она стояла на транспортной ленте, как чемодан, и другие поезда у неё за спиной тоже покатились с ней вместе, а ещё – родители Пэ-Пэ, которые кричали ему что-то и слали воздушные поцелуи.
– Alea jacta est, – объявил месье Корусант.
По-моему, это переводится как «Мы идём на восток»[1], из чего я заключил, что мы поехали.
Затем месье Корусант достал платок, расстелил на сиденье, немного подтянул штанины и только после этого наконец уселся. Ещё одна его странная мания – он всё время потирает руки так, будто намыливает. В кармане у него непременно лежит щётка для одежды, а сегодня он в связи с предстоящей дорóгой нацепил поверх ботинок калоши – это не скрылось от моего внимательного взгляда.
Не знаю, зачем я всё это записываю. Видимо, чтобы потом поделиться с классом – с теми, кто остался дома и завтра на математике будет умирать от зависти, глядя на три наши пустые стула. Месье Пиньо в который раз станет чертить на доске свои любимые треугольники с видом генерала, рисующего на карте план наступления. Гордо выпятит грудь и, громко сопя, прогнусавит: «Если два угла равны…» – а класс обязательно подхватит: «…то равны две стороны!» Мы так давно это говорим, что уже никому и не смешно, но мы продолжаем так кричать, чтобы учитель не забывал, что мы – 7 «Б», который давно разобрался в этой математике, и больше нам ничего не надо!
Впрочем, мой блокнот они всё равно никогда не увидят. Некоторые вещи – слишком личные, их пишут только для себя: например, про выражение лица Матильды в ту секунду, когда тронулся поезд, или про то, как она сказала: «Можно я сяду у окна?» – потому что дорога проходила прямо рядом с её домом.
Но лучше я расскажу всё по порядку. Сегодня, 18 февраля, в 12:15 наш поезд выехал с Лионского вокзала, и мы покинули Париж. Мы – это Пьер-Поль де Жанвье, он же Пэ-Пэ Дежавю, на два года младше нас, но всё равно лучший ученик в классе[2], с тремя дорожными сумками, но без зубной щётки. Матильда Блондан, она же Матильда Блондан, в нашей школе новенькая, замкнутая и необщительная, поэтому никто пока не придумал ей прозвища, несмотря на веснушки и куртку с капюшоном, которая ей сильно велика. Ну и, наконец, месье Корусант, наш учитель истории и географии: он носит часы на цепочке, волосы всегда аккуратно расчёсаны, на пиджаке нагрудный кармашек, а в сырую погоду у него скрипят колени.
Себя я припас напоследок. Из вежливости, как говорит моя мама. Но вежливость – не единственная причина. Во-первых, я себе не нравлюсь. Одна фамилия чего стоит! Реми Фарамон.
Фамилия досталась мне от отца, который заглянул к нам совсем ненадолго – только успел оставить мне в наследство это странное название. Как у египетской мумии, которая съела лимон.
Есть и другие причины, но о них позже…
Итак, в воскресенье 18 февраля мы вчетвером отправились ночным поездом в Венецию. «Alea jacta est», как сказал месье Корусант, тот ещё шутник, ведь ясно же, что Венеция по отношению к Парижу расположена вовсе не на востоке, а скорее на юге.
– Фарамон, – добавил он, обращаясь лично ко мне, – я назначаю вас писарем: вы будете вести летопись наших походов и деяний.
Я сделал вид, что понял его. Со словарным запасом у меня дела не очень, но лучше пока никому об этом не знать, особенно Пэ-Пэ, который аж подпрыгивал от нетерпения, так ему хотелось поскорее поумничать. К счастью, как раз в этот момент проводники пришли стелить нам постели, но Пэ-Пэ всё равно успел высказаться:
– По правде говоря, летописью следовало бы заняться мне, у меня лучшие оценки за сочинения. Но я уже назначен казначеем, ведь у меня и по алгебре круглая пятёрка…
Тетради у меня с собой не оказалось, поэтому Матильда выделила мне один из своих красивых блокнотов. Странно: я вроде каждый день езжу на метро, а в этом поезде мне как-то не по себе. Наверное, всё дело в том, что вообще-то меня тут и не должно было быть. Очень странно, что мне достался красивый блокнот Матильды и что именно мне выпала честь писать одноклассникам о том, как повезло нам троим выиграть этот конкурс.
Я вспомнил, как огорчился Филибер, когда узнал, что не может поехать с нами. Задумавшись, я начал клевать носом.
Сидящий напротив Пэ-Пэ Дежавю набивал пузо карамельками и бутербродами с салатом латук. Нет, определённо я себе не нравлюсь.
Это личный дневник Пьер-Поля Луи де Жанвье. Документ, который в случае железнодорожной катастрофы я завещаю передать членам моей семьи.
Да будет известно родным и близким, что в миг отправления состава мысли мои в их счастливой безмятежности, предшествующей всем великим трагедиям, сменяли друг друга в следующем порядке: сперва я подумал о своей дорогой матери Ивонне де Жанвье и о своём любящем и достойном отце Антиме де Жанвье – обе эти персоны остались на покинутой нами платформе; далее вспомнил я о своей сестре Роз-Лиз де Жанвье, которой прощаю недоброе обхождение; и о своей тёте-крёстной Алис де Жанвье, чей рождественский подарок – ручку с золотым пером – я обновляю на данных страницах.
Возможно, следует в нескольких словах описать моих спутников. Наш многоуважаемый учитель, месье Корусант, уснул, уткнувшись носом в висящий у него на груди орден Почётного легиона, едва поезд покинул вокзал. Фарамон, персонаж довольно примитивный, но симпатичный, воспользовался этим, чтобы достать из сумки стопку журналов с картинками и начать их увлечённо разглядывать. Его присутствие среди нас, элиты 7 «Б», остаётся для меня загадкой, которую наше путешествие, возможно, разъяснит…