Понедельник.
Перед рассветом.
Закутавшись в одеяло, я не отрываясь смотрела на ущербную луну за окном и ждала. Луна была похожа на сверкающую слезу, медленно ползущую по черному шелку. Ночь приближалась к середине, и в комнате стало совсем холодно, но я продолжала лежать неподвижно и ждать.
Наконец я глубоко вздохнула и невольно сморщилась от неприятного запаха, который давно стал неотъемлемой частью дома. Сырое дерево, влажные полотенца, плесень на стенах, гниющие листья… Маленькое бунгало в Сан-Луис-Обиспо, в котором мы теперь жили, было построено еще до Второй мировой войны. За десятилетия слой краски на окнах стал таким толстым, что они перестали открываться, поэтому проветрить дом было невозможно. Тем не менее холод с улицы почти беспрепятственно проникал в комнаты сквозь покоробившиеся, щелястые двери и бесчисленные трещины, которыми покрылась штукатурка на стенах. Из подвала в дом просачивалась вода, линолеум пошел горбами, а плинтусы почернели от гнили, но владельцу бунгало, похоже, было на это наплевать.
Сырой, прелый воздух, врывавшийся в легкие при каждом вдохе, заставлял меня дрожать, как от озноба, а нос заложило, как будто у меня был насморк. Прошлой зимой моя дочь Кэсси несколько раз серьезно простужалась, однако дело тут было не только в сыром, нездоровом воздухе: для болезней имелись и другие причины. Одной из них был хронический недосып.
И все же нам давным-давно следовало бы перебраться в другое место. Лучше всего – куда-нибудь по соседству, чтобы Кэсси не пришлось менять школу, но…
Повернувшись на бок, я подтянула колени к груди и, прищурившись, посмотрела на циферблат электронного будильника, на котором ярко горели цифры.
02:58
«Срок аренды дома заканчивается в июне…» – лениво подумала я.
02:59
«…А сейчас еще только апрель. В мае можно начать подыскивать новое жилье».
03:00
Задержав дыхание, я прислушалась, мысленно отсчитывая секунды. Пять секунд… Десять… На грудь словно легла какая-то тяжесть. Я продолжала считать. Двенадцать. Тринадцать. Четырнадцать…
В тишине дома отчетливо прозвучал первый всхлип Кэсси. Я напрягла слух. Звук проник в мою спальню через семнадцать секунд после того, как пробило три. «Как по расписанию», – подумала я, с шумом выдохнув воздух. Повернувшись на спину, я буквально заставила себя встать, зная и боясь того, что ждет меня в самое ближайшее время.
Пронзительный вопль разорвал тишину, эхом отдавшись где-то в моем позвоночнике. В грудь как будто вонзился острый осколок стекла. Кэсси закричала снова, и я, словно очнувшись, попыталась вскочить с постели, но запуталась в пододеяльнике и сильно стукнулась коленом о пол. Боль прострелила ногу до самого бедра.
– Кассандра!
Кое-как поднявшись на ноги, я, прихрамывая, выбежала в коридор и ворвалась в спальню дочери. В тусклом свете ночника я увидела, что Кэсси скорчилась под одеялами и, лежа на боку, сжимает голову обеими руками.
– Кэсси!!!
Дочь снова закричала. Меня она не слышала. Глаза ее были плотно закрыты, колени прижаты к груди. На мгновение Кэсси приподнялась на локтях и зарылась лицом в подушку, потом снова повалилась на бок и захныкала.
Бросившись вперед, я схватила ее за плечо и несколько раз тряхнула.
– Кэсси, проснись! Проснись, пожалуйста!!!
Но она только раскачивалась вперед и назад, продолжая сжимать виски́ скрюченными, побелевшими от напряжения пальцами. Глаза ее были по-прежнему плотно зажмурены, но ресницы стали мокрыми от слез, а из груди вырвался мучительный стон.
Я снова тряхнула ее за плечо, потом попыталась оторвать руки от головы, но Кэсси словно окаменела.
– Кассандра! – скомандовала я резко. – Ну-ка, проснись!
Веки дочери затрепетали, она открыла глаза, сведенные судорогой пальцы расслабились. Кэсси вытянула ноги и перевернулась на спину, тупо глядя в потолок.
– Господи, Кэсси! Очнись же! – Я несколько раз щелкнула пальцами у нее перед глазами и возле ушей.
Еще несколько секунд она находилась в каком-то оцепенении, потом девочка быстро заморгала и, слегка повернув голову, посмотрела на меня.
– Мама?.. – Ее глаза наполнились слезами, которые потекли по вискам, исчезая в спутанных светлых кудряшках. Судорожно вздохнув, Кэсси крепко прижала к груди любимого плюшевого кролика. Кролика звали Банни, это была девочка.
Страх в глазах дочери был отражением моего собственного страха.
– Снова плохой сон, Русалочка? – Приподняв одеяло, я легла в постель рядом с ней. Ее реакция на ночные кошмары пугала меня едва ли не больше, чем саму Кэсси пугали регулярно повторявшиеся дурные сны.
Кэсси пошевелилась и кивнула, толкнув меня головой в подбородок. Стараясь унять бешено стучащее сердце, я крепче прижала дочь к себе, думая о том, что сегодня как раз четвертый день, когда ей снится один и тот же сон. Обычно кошмары повторялись у Кэсси не больше четырех раз, следовательно, сегодняшняя ночь была последней. И слава богу! Ее ночные крики так прочно впечатались в мою память, что я была уверена – они будут мерещиться мне еще очень и очень долго.
Я глубоко вздохнула, стараясь поскорее избавиться от избытка адреналина в крови.
– Ты узнала что-нибудь новое о Грейс? – осторожно спросила я.
В ответ Кэсси кивнула, машинально потирая висок. Ночные кошмары заставляли ее испытывать что-то вроде фантомных болей, но на этот раз дело было в другом. Из ее же собственных слов я знала, что именно виском Грейс ударится о мостовую во время несчастного случая, который еще только должен был произойти.
