Ориентировку на Рому печатать не стали. В маленьком городке слухи разлетались быстро, да и полиция знала в лицо всех горожан. Двухметровых подростков здесь проживало немного, и одним из них и был Лисов. Половина школы мечтала отрезать ему острый язык. В детстве ненавистникам не хватало смекалки, чтобы ему отомстить, а к старшим классам они сосредоточились на экзаменах, думая, что обиды следует оставить позади.
И вот в августе, числа после тринадцатого, когда Роме уже исполнилось шестнадцать, его одноклассник покончил с собой. Он спрыгнул с крыши высотного здания, оставив на земле кровавую кляксу. Криминалисты нашли в кармане его джинсов записку: «во всем виноват Рома Лисов».
Графологи подтвердили, что почерк принадлежит самоубийце.
Позже Роме сказали, что на крыше видели двоих. Сидя за партой, он оглядывал полицейских. В участок его не повезли – слишком далеко.
– Расскажешь нам все, как было, и с твоим делом быстро разберутся, – сказал Федор, помоложе. Он держал в руке чашку и громко отхлебывал, стоило Роме уйти в свои мысли.
– Верно, тут уже все ясно, – добавил Станислав, постарше. Он почесал подбородок с черной небритостью, сел поудобнее, чтобы живот не перевешивал вперед. – Держу пари, твой дедушка сейчас в ужасе. У заслуженного педагога внук – подстрекатель к самоубийству. Не стыдно тебе, Рома?
Тот плотнее сомкнул губы, повел челюстью. Сжал руками колени, что не укрылось от взгляда Федора.
– Нервничаешь? Что ж, это правильно. Если признаешь вину, тебе уменьшат срок.
– Какой срок? Мне только шестнадцать, – севшим голосом сказал Рома.
– А уголовная ответственность у нас в стране с четырнадцати, – поставив кружку на стол, полицейский придвинул ее к нему. – Хочешь? Здесь еще остался холодный кофе.
– Нет.
– У тебя по виску течет пот, а в школе нет кондиционеров.
Рома сглотнул. Ему показалось, что это слышали все в кабинете: полицейские, завуч, директор и новая учительница. Именно она дала Федору кофе, и сейчас внимательно рассматривала Рому.
В их городке люди знали друг о друге все благодаря тесным связям и интернету.
Рома зажмурился, сосчитал до тринадцати. Его колотило, спина напряженно выгнулась. Лис превратился в нескладного мальчишку, едва не постукивающего зубами от страха.
– У тебя, конечно, есть права на молчание и на адвоката, – сказал Федор. Рома разлепил глаза и уставился на него, будто только проснулся, – ты это и сам прекрасно знаешь. Сколько раз попадал в участок. Теперь тебе не отвертеться, пацан, – полицейский хлопнул кулаком по парте. Женщины за его спиной подпрыгнули от неожиданности. То же самое сделал Рома. Его дыхание участилось. – Человек умер. Умер, понимаешь? Его родителям придется похоронить сына. Ты хоть представляешь, что натворил?!
Рома вдохнул с тихим стоном. Комок воздуха застрял в глотке, преграждая путь кислороду. Стены кабинета сужались, летняя жара забиралась за пазуху. Волосы прилипли к разгоряченным щекам.
– Не слишком ли, – женский голос прервал их, – не слишком ли вы на него давите? Ему всего шестнадцать.
Молодая учительница, чьего имени Рома не знал, подошла к парте. Она взяла кружку, села рядом с ним и вложила ручку в его трясущиеся пальцы.
– Выпей, – она сказала это мягко, но так, что Рома послушался ее и не возразил: залпом выпил кофе и наконец смог вдохнуть. – Молодец.
– Лучше бы вам не лезть в это дело, дамочка, – предупредил ее Станислав. – У таких мальчишек бывают ангельские лица, но в душе они сущие дьяволы.
– Может, и так, – согласилась учительница, – но презумпцию невиновности в нашей стране еще не отменили.
Взрослые напряженно замолчали. Рома прочистил горло, собираясь отказаться говорить. Паника отступила, разум зашевелился в привычном ритме.
– А разве вы не должны первым делом проверить мое алиби? – сказал он, откинувшись на спинку стула. Его глаза дерзко блеснули, а губы растянулись в самоуверенной усмешке. – Дядя Федя, как же так? Вы же сами сказали, что я все про участок и порядки знаю. Так почему свою работу не выполняете?
Полицейский шикнул, невольно затянув ртом кончик длинных усов.
– Ишь, мальчишка! По тебе тюрьма плачет, а ты смеешь надо мной насмехаться? – лицо Федора побагровело, но он совладал с собой и остыл. Его долгий выдох напоминал свист закипевшего чайника.
– Запомни, парень, доведение до самоубийства – не шутки. Можешь присесть до пяти лет, еще и отрабатывать будешь. Родителям-то мальчика уже не вернешь, они тебя линчевать готовы, – сказал Станислав.
– А если я сам спрыгну с крыши после ваших угроз, а? Вам-то пострашнее в тюрьме будет, чем мне! – Рома засмеялся.
Тишину нарушил звонкий удар. На его щеке отпечаталась небольшая, но тяжелая ладонь директора. Лисов посмотрел на нее обиженными и злыми глазами.
– Ты, Лисов, хуже гнойного нарыва! – сказала Людмила Михайловна. Все годы, что он хулиганил, она была вынуждена втягиваться в скандалы. Ей приходилось защищать обиженных, обидчика, и успокаивать разъяренных родителей. Выслушивала она также и бесконечные жалобы учителей. Каждый будний день Людмилы Михайловны был пропитан лисьими шалостями.
Молодая учительница привстала от неожиданности, а потом села обратно, переглянувшись с полицейскими.
– Знаешь, я терпела тебя все эти годы, думала, что из тебя, как из внука прекрасного педагога вырастет светлый человек, но мои надежды полностью разбиты! – возмущалась директор. Ее голос надрывно подскакивал в конце каждого слова. – Я умываю руки! Больше я такого подонка, как ты, защищать не буду! Что хочешь делай – мне на тебя плевать.
– Людочка, успокойтесь, – Станислав подошел к ней, переваливаясь пингвином, и взял за руку. – Ну, что же вы? Как можно бить своего ученика перед учителями и представителями власти?
– Сил моих уже нет терпеть этого выродка! Сделайте с ним что-нибудь! Уберите в клетку, как животное, раз он не умеет себя среди людей вести должным образом!
Рома оставил кружку на столе и встал. Окружающие взирали на него маленькими карликами. В другой момент он бы посмеялся, назвав их лилипутами, а себя Гулливером, но игривое настроение пропало.
– Да пошли вы все в жопу, – сказал Лисов, сунул руки в карманы и вышел из кабинета.
