1
В тот тревожный ноябрьский день сорок первого год на тихом полустанке, затерянном в предгорных степях Притеречья, было непривычно шумно. В мирные дни здесь не только не останавливались, но даже не замедляли ход поезда дальнего следования. Разве только рабочие да пригородные задерживались на минуту, чтобы дать возможность сойти случайным пассажирам. А тут вдруг растянулся и застыл целый военный состав. И как было ему не застыть, когда в него шла погрузка казачьего эскадрона и новобранцев. О провожающих и говорить не приходилось. Они пришли всей станицей. Как ни говори, отправляли кормильцев – самых здоровых, молодых и не на какие-нибудь лагерные сборы, а на войну.
Провожал в этот день сына Назара и старый казак Денис Иванович Чумаков. И ещё провожал он Василия – круглого сироту, сына покойного друга и ближайшего соседа Николая Кочета. Провожали, как положено, всей семьёй.
Жена Чумакова, Дарья Даниловна, дочери – Мария, Ольга и невестка Дуняша, перебивая друг друга, напутствовали Назара.
– Будь осторожен, сыночек, не горячись, старайся обойти огонь и воду, – шептала Дарья Даниловна горячо любимому сыну.
– Назарушка, пиши чаще, каждый день шли письма, – просила молодая жена.
– Назар, ты прежде колбаску домашнюю скушай, а окорок копчёный опосля, – советовала старшая сестра Мария.
– А я тебе положила в дорогу пирог с капустой и курочку, гляди, чтоб не испортилась, коли сами не съедите, поделитесь с другими, – предупреждала Ольга.
Только Денис Иванович молча поглядывал на сына, часто потягивая самокрутку.
Василий Кочет, отойдя в сторонку со своей Анкой, что-то нашёптывал ей. Анка, смущённо опустив глаза, слушала его. Когда раздалась громкая команда начальника эшелона – «по вагонам!», Василий обнял Анку, поцеловал в губы и быстро побежал к семье Чумаковых. Сперва он протянул руку Денису Ивановичу. Старый казак, стараясь сдержать дрожь в руках, привычным движением руки пригладил усы, потом просто, по-мужски, пожал руку Василия:
– Ну, Василий Николаевич, в добрый час!
Затем Вася быстро попрощался с Марией, Ольгой и Дуняшей. Только Дарья Даниловна по-матерински прижала его к груди и, перекрестив, сказала:
– Храни Господь!
Тем временем Назар метнулся к Анне. Простившись с женой товарища, Назар поспешил к своим, а Василий, пробиваясь сквозь тесную, шумно суетящуюся толпу, устремился к вагону.
Валом отхлынул народ от перрона и прижался к вагонам. Одна Анна не двинулась с места. Юная, худенькая, в лёгком сером пальтишке, в вязаном платочке, смотрела она растерянно вслед Василию. На бледных губах её застыла застенчивая улыбка, в больших светло-голубых глазах затаилась тревога.
Когда Василий, поднявшись в вагон, встал у открытых дверей позади таких же бритоголовых, как сам, парней и посмотрел на неё долгим, пристальным взглядом, губы Анки дрогнули и, казалось, улыбку вот-вот исказит гримаса плача. Но Анка удержала слёзы.
Пришли в этот день на полустанок и станичники, которым некого было провожать. Держась в стороне, они с любопытством глазели на лица отъезжающих и провожающих.
– Тю, непутёвая! Ты глянь, Настенька, на Анку, стоит лыбится, – прошептала дородная молодка, толкнув локтем в бок стоявшую рядом бледнолицую женщину.
– Ой, Аришка, ты бы полегче, с ног сшибёшь, – буркнула Настенька, недовольно взглянув на мясистое лицо молодки. Потом перевела взгляд на Анку и с грустью протянула: – А чего ей горевать? Ни детей, ни плетей, ни клята, ни мята, одно слово, что замужем была…
Но до Аришки не доходили слова Настеньки. Повернув большую голову, закутанную в толстый клетчатый плед, она устремила свой взгляд в ту сторону, где среди толпы, теснившейся у вагона, стояли Чумаковы. Хотя в разноголосом громком гомоне и криках, заглушаемых звонкими звуками гармошки, трудно было что-то расслышать, однако по выражению лиц можно было определить душевное состояние людей.
Не застонал Денис Иванович стоном сражённого медведя, когда также, как Василию, пожал руку сына. Нашёл он в себе силу, подавившую желание обнять Назара. Не баба ведь – бывалый казак. И хорошо, что люди не способны видеть, как пудовой гирей легла на его сердце тяжесть, как острая боль лезвием полоснула по чреву, когда Назар кротким, ребяческим взглядом посмотрел ему в глаза. И хорошо, что левое веко его, не подчиняясь крепкой мужской воле, задёргалось лишь после того, как Назар повернулся к матери.
Дарья Даниловна, повиснув на шее сына, громко запричитала под плач невестки и дочерей, которые, отталкивая одна другую, старались удержать в объятиях тянущегося к вагону Назара.
У дверей пульмана образовалась давка. Те из новобранцев, которые успели забраться в вагон, тянули за руки отставших. Василий так же пытался вырвать Назара из объятий родни, голосившей словно на похоронах.
– Ну будя! – строго воскликнул Денис Иванович, беря Дарью Даниловну за локоть. Старуха оторвала руки от шеи сына и беспомощно склонилась на плечо мужа. Отпустили брата и Марья с Ольгой. Только Дуняша не выпускала из цепких рук полу венгерки Назара, повисшего на дверях вагона.
Вместе с другими бабами потянулись они за тронувшимся эшелоном. Поезд ускорял ход, а женщины не отставали. С душераздирающими воплями тянули они руки, словно хотели остановить убегающий состав.
– Сынку-у-у! Батя! Братеня-а-а! Ой, боже мой! Ой, лишенько! – слышался душераздирающий крик женщин. Хмурились лица выглядывавших из вагонов. Иные, в особенности молодые новобранцы, отворачивались, чтобы боль расставания не выдавила скупые мужские слёзы.
Поезд убыстрял ход. Некоторые из бежавших следом отстали и тут же, словно подкошенные, падали на землю, продолжая вопить и протягивая вслед уходящему поезду руки. Вот промелькнул последний вагон, в котором обеспокоенно топтались и ржали казацкие кони. Отстав от эшелона, упала на землю и Дуня. Глазами, полными слёз, глядела она вслед скрывающемуся за поворотом составу. Многие из баб, извергнув из груди вместе с отчаянными криками ужас, охвативший их от сознания, что расстаются навсегда, тихо поплелись к полустанку, опустошённые и убитые горем.
Неторопливо расходились толпы по ухабистому бездорожью во все стороны от полустанка. Первыми его покинули те из женщин, которые пришли проводить односельчан ради приличия. Только Денис Иванович, Дарья Даниловна да Анка продолжали стоять на месте, понурив головы. Старики ждали возвращения дочерей, побежавших за невесткой. Они с трудом подняли бьющуюся о землю Дуняшу и, взяв её под руки, поволокли обратно.
– Ну, ну, годи, дочка, поперёк воли Господней не станешь, казнить себя загодя не надо, Бог даст, вернётся наш Назар, – сказал Денис Иванович, глянув на невестку.
