Я в прихожей снимаю шпильки,
за бретельки спускаю платье,
из волос вынимаю шпильки –
долгожданное это счастье!
С настроенья срываю маску –
госпожа «Надоело», властвуй!
С губ стираю салфеткой краску.
Отражение верно. Здравствуй.
Мир безликий похож на карты –
я червонная нынче дама.
Позвонишь беспокойно: «Как ты?».
«Безнадежно взрослею, мама».
/2013/
Я помню всё…/ исписаны листы
под сгорбленной спиной старинной арки,
косые искры, бьющие из выси на зонты,
на улиц мокрые холсты/ – ремарки.
И между строк – зиянье тишины,
как между недозволенным и диким,
изгиб покорно выгнутой спины,
и упоенье городом безликим…
Волос твоих медовые огни
под серой тушью неба на контрасте…
Мой сын, рожденный в ледяные дни,
такой же дерзко вылепленной масти.
И после слов, молча до хрипоты,
в сияньи, словно Питер после ливня…
без масок, не стесняясь наготы,
рефрен качается над белой ночью: «дивно…!»
Я помню всё – я вечно влюблена
во все страницы жизни, как в картины,
в кофейный запах города, в дома…
и после каждой сцены выдох:
«сильно…».
/2017/
Губы твои что-то говорят –
мысли мои пьяно умирают,
ты надел /поэтому ты – гад/
брюки, что тебя так облегают.
Столик наш в распахнутом углу
ножками, как девушка, изогнут,
ворот у рубашки /не могу/
у тебя безжалостно расстёгнут.
В окна бьет в конвульсиях весна.
Ливень. Потому с утра мне душно.
Истина, как завтра, не ясна.
Просто замолчи и молча слушай:
Там, на окрылённой высоте,
там, где крыша кажется монеткой,
может быть, уверимся в мечте,
в том, что жизнь была всего лишь клеткой.
/2013/
КОГДА ЧИТАЕШЬ ВЛЮБЛЕННО ПРУСТА
Когда читаешь влюбленно Пруста,
и ручку держат сигарой зубы,
вдруг замечаешь, что дождь – искусство,
оконной рамой зажатый грубо.
И под зонтами безликой массой
плывут на нерест смешные люди,
и кто-то сверху глядит с гримасой:
никто не помнит о буднем чуде…
И ты читаешь влюбленно Пруста,
и веришь больше в благословенье…
Ломая пальцы свои до хруста,
отложишь счастье
на воскресенье.
/2017/
Ты всегда говоришь:
«Деточка…»,
не играя своим
голосом.
на носочках моих –
сеточка,
а на брюках твоих –
полосы.
Ты гордишься своим
опытом,
ну а мне не велит
молодость.
И во взгляде сквозит:
«Что потом?».
Мне понятна твоя
холодность.
Запотело окно
теплое,
я на нем нарисую
веточку,
шоколадку твою
слопаю –
не за зря же тебе
«деточка».
…Снегопад за окном
кружится,
воротник поднят твой.
Надо же:
силуэт твой, дома,
улица…
«Не бывает чудес» –
скажешь же…!
/2013/
Как положено званиям, грантам,
как предписано рамками светскими,
обсуждай с ним размеренно Канта,
аргументами брызгая детскими.
Нос пусть смотрится гордо и тонко,
скулам следует сладиться с бликами,
и смеяться желательно звонко,
и носочкам на шпильках быть гибкими.
Улыбайся же, девочка, мило
и головку склоняй чуть наигранно –
он не вспомнит, как всё это было,
если партия будет проиграна.
Пополам загибаться от боли
будешь дома – комедия требует
соответствия принятой роли.
И сейчас:
– Продолжение следует!
Танец!
Ответвленных теней мракобесье
на стене умножает сечения.
А над ним… не огонь и бесчестье,
а над ним… золотое свечение.
Хватит!
Как положено званиям, грантам
он проводит тебя до парадного
и, как следует истинным франтам,
снизит тон до прилично-прохладного.
Смейся, детка, спектакль не окончен –
за антрактом последует действие.
Мастерство убивают все. Кто – чем.
Он – надеждой на акты и следствия.
Занавес!
/2013/
Снег кружится тихо…невозможно…
Между нами всё ведь понарошку.
Я уйду неслышно, осторожно,
как уходит сказочная кошка.
Если ты успеешь – без сомненья –
за руку поймаешь тонкий призрак
моего к тебе прикосновенья.
И в сияньи льда – волшебный признак:
Если верить в ложь – она… возможна.
Как сплетенье всех моих иллюзий,
снег на землю сыплет мелкой пылью,
мы в нем таем вместе, без аллюзий,
становясь как в книге зимней былью.
Всё летит за снежной круговертью…
Я люблю до одури безбожно,
между нами, будто перед смертью,
ложь мерцает, словно всё…
возможно.
/2020/
Был день, склоненный как фонарь:
тоска бывает невесома,
как будто призрачный звонарь
всю душу тянет до излома…
Не так!
День был в привычном амплуа:
в широкополой серой шляпке,
под тонкой кистью Бенуа,
меняя лица, как перчатки…
Не так!
День был заварен, словно чай
в уютной и любимой кружке,
и растворялась в нем печаль,
пар превращая в завитушки…
Не так!
Был день… и таял без следа
сквозь тучи свет благословенья…
___________
Зависит счастье, господа,
от точки зренья.
/2017/
Разложены полотна. Взмах руки –
и пыль взлетает, серебрясь под светом…
Кружавчатый рукавчик, каблуки…
Так мило во всё лучшее одета.
А гости из столицы холодны,
так снисходительны к ее наброскам.
А в голове: «Вы, кажется, больны
не мной… на крышах очень скользко…».
И голуби взмывают над окном…
Здесь главное: не быть излишне пылкой,
когда он смотрит, не сменяя тон,
на завиток у шеи ее с жилкой.
И кажутся наивными мечты
в провинциальных стенах двухэтажек…
и тюль дрожит, как шлейф смешной фаты,
бросая тень на рой ее бумажек.
/ Разыгран фельетон без робких «ты»,
она была свежа, как утро,
и тонких рук сиянье наготы,
подернутое дымкой будто /
А в потолок глядела пастораль
с ее полотен безнадежно-грустно…
Всё кончится банальной фразой: «Жаль,
но нам пора, всё было очень вкусно».
/2017/
Квадрат отрешённого мира –
окно его желтое светит
невидимой точкой надира…
И он это всё не заметит:
Свет в доме с колонной ампира,
И в доме всё так же, как прежде:
и всё одиночество мира,
и черное в небе безбрежье…
И космос глядит из той бездны,
и падают звезды над крышей…
Ты – снежная, он – железный.
И ветер взвивается выше…
И всё ускользает, как фото
с засвеченного негатива,
и листья летят с эшафота –
и это жестоко-красиво.
И тени в окне – манекены –
скользят, как немые вопросы:
что дальше… за кадрами сцены?..
А дальше – осень.
/2017/
У тебя на кухне всё ещё уютно:
белые гардины, невесомый тюль,
плюшевый зайчонок смотрит сонно-мутно,
как ласкает нежно занавес июль.
Предлагаешь чаю с месяцем лимона,
сахар серебрится снегом на кайме…
…А она умела страстностью Ньютона
силу притяженья измерять ко мне?
Я, конечно, знаю, что о ней не надо…
Романтичен вечер, отблески стекла…
Угасают в чае звезды рафинада,
и в окно влетает с тополей зола…
Мы с тобою двое в призрачном пространстве,
и не видим третий. Только обернись…
