Окно с зелеными ставнями выходило на широкое картофельное поле. Лапшин любил сидеть на подоконнике, смотреть над кустами с бело-сиреневыми соцветиями в бездонную голубую даль, пестрящую сельскими домиками, не похожими один на другой. «Это тебе не Москва», – думал он и почему-то улыбался, потирая реденькие каштановые усы. Возле крутился кот Жулик, старый, наглый, потерявший в одном из уличных боёв левый глаз; тёрся о штанины, мурлыкая и едва слышно сопя.
– Жулик, колбаски будешь? – предложил Лапшин. Кот не отказался.
Лапшин приезжал на родительскую дачу, когда приступы депрессии становились невыносимыми. Это случалось всё чаще. Год и четыре месяца подряд провальные пробы кого угодно повергнут в отчаяние. Безработный актёр в долгах родителям, друзьям, знакомым, с ипотекой за однушку в Перово, на грани развода с любимой женой. Прямо сценарий многосерийной драмы для домохозяек с хронической усталостью.
Жулик дожевал кусочек колбаски и просяще уставился на Лапшина. Котам не свойственно насыщение, как и уныние. Если судьба подбрасывает кусочек чего-нибудь вкусного, то зачем унывать?
На обеденный чай мамины блины, жирно смазанные домашним маслом, щедро посыпанные сахарным песком, три вида варенья, мёд с пасеки – это ли не рай? По крайней мере, депрессия могла бы сделать шаг назад, могла бы, но не стала.