Когда произносится слово «ребенок», у меня почему-то ассоциации всегда с мальчиком, хотя да, понимаю, ребенок – это нечто общее, девочка все-таки тоже в какой-то степени ребенок, хоть и не совсем, да.
Изаэль весело показала мне язык, еще остроконечнее и длиннее, чем ее уши, но такой же фигурно вырезанный, с милой ложбинкой посредине, и даже сделала его умильной трубочкой.
– Останешься мужем Гелионтэль, – прощебетала она ехидно, – навеки!
– Брехня, – сказал я, – пока не родится мальчик!
Она фыркнула.
– Да? И не мечтай!.. У нас рожают раз в сто лет. Если вообще очень сильно повезет насчет второго раза.
Я пробормотал:
– Это что, вы от галапагосских черепах, что ли?.. Ну я даю, ну я орел… Хотя вообще-то я ж не черепах? Может быть, мои дурные гены поборют ваши мудрые. В жизни дурак всегда побеждает, не знали?.. Эх, не видели, кто в правительстве… В общем, я ради друга Астральмэля должен хоть из кожи вылезти, но постараться насчет наследника мужеского пола, звания и титула.
Она мило опустила громадные ресницы, пряча смех. Вообще-то меня не пугает перспектива остаться вечным мужем прекрасной эльфийки. В этом мире мужчины гибнут часто, потому даже церковь разрешает разные варианты тетравленда, хотя и не поощряет, как было после великой чумы, когда нужно было просто спасать население Европы.
Вошел сэр Вайтхолд, собранный и чопорный. На пороге застыл только на мгновение, но, настоящий аристократ, вежливо и с достоинством поклонился даме. Я восхитился, с каким хладнокровием и воспитанием высокорожденного не замечает ни ее громадных дивных глаз с ресницами в ладонь, ни торчащих розовых ушей.
– Ваша светлость, – произнес он ровным голосом, – ужинать будете в зале или… в виде исключения?
– В виде, – ответил я. – Я чавкаю, знаете ли. И не хочу сдерживаться. Это портит удовольствие.
– Хорошо, – сказал он. – Я распоряжусь.
Он направился к двери, а там вдруг повернулся так резко, что Изаэль, как догадываюсь по шороху, едва не выскочила от испуга в окно.
Взгляд его снова направлен только на меня, но с такого расстояния точно держит в поле зрения и прекрасную эльфийку.
– На двоих?
Я кивнул.
– Да, а то она все у меня пожрет. Хоть и маленькая, но прожорливая.
– Что-нибудь, – проговорил он с сомнением, – не простое?
Я посмотрел с любопытством на него, на замершую в божественном испуге эльфийку.
– А спросите, сэр Вайтхолд, у нее лично.
Он отвесил совсем уж учтивый поклон гостье:
– Леди… вам что-нибудь специальное подать?
Напряжение и страх еще не оставляли ее. Но она превозмогла себя и ответила чистым высоким голосом, как птичка, научившаяся говорить по-человечески:
– Да… если можно.
– Что? – спросил он и, видя ее непонимающий взгляд, пояснил: – Нашу еду или что-то особое? Жареных птичек или сушеных червячков, например?.. Можно мучных червей…
Она явно струсила, но отважно пропищала:
– Мне достаточно хрюктов.
Он сказал с облегчением:
– Сейчас все будет, благородная… гм, леди.
Она не сдвигалась с места, глаза огромные, будто все еще не верит, что это происходит в самом деле, у нее что-то вежливо спрашивают, а не бросаются с кулаками.
В комнату начали входить слуги, тихие и молчаливые, перекладывали с подносов на стол блюда с крупными гроздьями роскошного винограда, сочные краснобокие яблоки, груши, в отдельных вазочках клубника, земляника, черника, черная и красная смородина.
На застывшую эльфийку поглядывали с жадным любопытством, уходили чуть ли не на цыпочках.
Когда за последним закрылась неслышно дверь, я сказал весело:
– Ну что? Не съели?
Она с трудом перевела дух, но с самым независимым видом пожала узкими плечиками:
– Подумаешь! Это потому, что я твоя гостья, а тебя все боятся. А так бы палками забили.
– Рыцари, – сказал я, – отнесутся дружелюбно. И вся знать. Потому на всякий случай сперва держись их общества. И вообще их круга, это защита. А потом и простой народ смирится…
Она в нерешительности смотрела на блюда с жареным гусем, кусками оленины, на коричневые комочки запеченных в тесте мелких птичек.
Я сказал ободряюще:
– Тебе не обязательно есть все! Можешь выбрать…
Она пробормотала:
– Да тут все… несъедобное…
– Ошибаешься, – сказал я. – Ты что, собираешься все время сидеть в плаще? Или ты под ним голая?.. Сними и повесь во-о-он туда! На тот рог, что возле гобелена с охотой…
Она сняла плащ и послушно отправилась вешать на указанный олений рог, а я торопливо сотворил несколько ломтей сыра разных сортов, кусок сотового меда и мороженое шариками в вазочке.
Больше не успел, она зацепила плащ, по-женски хозяйственно расправила складки и пошла обратно. Ее глаза разом стали еще громаднее и вытаращеннее.
– А этого, – прошептала она в испуге, – я не заметила…
– Женщины такие невнимательные, – сказал я обидчиво. – Мы для вас, как рыбы о дерево… Начни с сыра. В нем нет крови. А потом это вот кругленькое.
Она подсела за стол, я видел, как оглядывает блюда и вазы с фруктами, в глазах любопытство, у эльфов почти все есть, но мелкое, дикое, а здесь окультуренное, отобранное даже не за века, за тысячелетия. Дикие яблоки, к примеру, у них размером с грецкий орех, а вот эти, что на столе, можно брать в обе ладони.
Сыр она лопала с аппетитом, восторгалась нежнейшим вкусом, а когда очередь дошла до мороженого, вообще пришла в восторг, завизжала, как мелкая зверушка:
– Что это?.. Я никогда такого не пробовала!
– Даже королева Синтифаэль не едала, – сказал я гордо, – не едывала.
– А ты откуда знаешь?
– Можешь спросить.
– А ты чего это не ешь? – поинтересовалась она. – ЖЫвотное, как ты можешь вот так пожирать мясо?..
– Могу, – заверил я. – С аппетитом. Я пожиратель, предатор! А ты, как разведчица в мире людей, должна бы научиться тоже.
– Да ни за что, – промычала она с набитым ртом.
– Страшно?
– Мы – эльфы, благородный и высокорожденный народ!
– Это где ж высоко, – спросил я, – на дереве? Так пора слезть и быть к людям поближе. У нас много чего есть. Как мороженое?
– Вот эти шарики? Они сами тают во рту!
– Лопай-лопай, – сказал я заботливо, – только не простудись с непривычки. Вы тут, дикари, и снега, наверное, не видели…
За окном уже темно, в небе ярко горит одинокая звезда, Изаэль покосилась в ту сторону и чуточку отодвинулась вместе со стулом, уходя из-под строгого взгляда колючего глаза. Крыши домов и построек тускло блестят в лунном свете, воздух тих и неподвижен, как и этот призрачный свет, который так любят эльфы. Или не эльфы, а феи…
Заканчивая с мороженым, она тревожно покосилась огромными пугливыми глазами на мою постель. В ее взгляде я прочел мучительное колебание. Мне показалось, что сердечко ее стучит учащенно, даже дыхание, как у маленького олененка, что в страхе бежит и бежит через темный лес, потеряв маму.
