Огромное разбухшее солнце, багровое и в темных пятнах усталости, сползает по раскаленному небосводу медленно и тяжело, как яичный желток по накренившейся сковороде. Коснувшись темной земли, лопнуло и, продолжая опускаться, растеклось по линии горизонта огненной лавой, пропитывая угасающим жаром.
Я смотрел на закат бешеными глазами. Разве там пламя, вот во мне да, куда там недрам Солнца. Жжет так, хоть криком кричи. На людях делаю морду каменной, иногда выжимаю милостивую улыбку, но обида сжигает внутренности, там уже одни раскаленные угли.
– Сын мой, – донесся со спины мягкий голос, – Господь избрал тебя для тяжкой ноши…
Я не оборачивался, не могу смотреть в сочувствующие глаза великого инквизитора. Воздух накатывается снаружи теплый, наполненный запахами степных трав и горячей пыли, а мне бы сейчас снега в рыло, растоплю собой все ледники Антарктиды и в одиночку устрою им, гадам, всемирное потепление.
– Мы ждали от него неприятностей, – проговорил отец Дитрих мягко, – но, если честно, сэр Ричард…
Я наконец повернулся, отец Дитрих тоже на балконе, сидит за столом, но не в роскошном кресле, а на стуле с прямой спинкой. Великий инквизитор никогда не позволяет себе расслабиться, ощутить себя простым человеком, всегда следит за собой, за каждым словом и жестом. Сейчас в его руке золотой кубок прекрасной работы, отец Дитрих рассеянно поворачивает его в ладони, с церковным спокойствием рассматривая драгоценные камешки, их целая россыпь, лицо отрешенно-спокойное.
Пес спит у его ног, подлый предатель. Всего лишь потому, что отец Дитрих рассеянно почесывал ему спину до того, как он вконец разомлел и заснул.
Я сказал тоскливо:
– Да знаю, знаю!.. Никто не ждал.
– Выругайтесь, сэр Ричард, – посоветовал отец Дитрих. – Молитва дает утешение, а ругань – облегчение. При мне можно. Инквизиторы – что лекари. Только лекари лечат всего лишь бренное тело, а мы – бессмертную душу.
– Мне лечить нечего, – огрызнулся я. – Какая душа? Один пепел. Будто инквизиторы полечили…
– Все проходит, – произнес он с утешением и грустью. – Все проходит… Великие слова!
– Ну уж нет, – ответил я зло. – Во мне все еще тот вулкан! Я этому Ульфилле теперь враг по гроб жизни. Никогда не прощу! Он у меня не Армландию, не королевскую или императорскую корону увел, а… женщину!
Отец Дитрих кротко вздохнул.
– Все понимаю. Думаете, у меня порой чувства не забегают вперед?
– Придушу собственными руками!
– Придушите, – согласился он кротко. – Мне он тоже… неприятен. Да и опасен. Люди с одной только чертой или страстью опасны. Сильные – опасны втройне. Но в данном случае он сотворил благо. Постепенно ваша кровь перестанет кипеть уязвленной гордостью. Займетесь делами провинции… а еще лорды перестанут пытаться умыкнуть у вас эту женщину. Пусть теперь Ульфилла с нею мучается.
Я помотал головой. Боль нахлынула с такой силой, что разом заболели все зубы, а самый большой острым клыком впился в сердце.
– Он как раз не будет мучиться, сволочь!.. Она ж в монастырь устремилась!..
Он сказал утешающее:
– Сэр Ричард, постарайтесь увидеть преимущества в том, что стряслось.
– Какие к черту преимущества! – выкрикнул я со злостью.
– Еще какие, – возразил он. – Обиженные вами Арлинг, Кристофер, Рикардо и даже граф Ришар за это время снова начали потихоньку собирать войска. Они гордые люди, не смирились с тем, что отобрали еще и женщину… Мужчина с многим готов смириться, но, как видите по себе, потеря женщины – невыносима! Но сейчас, как вы говорили еще в первый день, когда увидели Лоралею, предмет раздора убран.
Я с силой ударил кулаком в раскрытую ладонь.
– Их гнев будет направлен на отца Ульфиллу?
– Не думаю, – ответил отец Дитрих с некоторым сожалением, в котором вряд ли признался бы даже себе. – Дело даже не в том, что он – священник, а у священников не отнимают. По крайней мере, рыцари. Уже всем известно, в том числе будет известно и прошлым мужьям Лоралеи, что не увез ее себе. Она прониклась речами и добровольно решила стать невестой Христовой. Это повыше, чем быть женой даже короля. Не будете же с Господом спорить, как спорили с графом Ришаром?
Я сел за стол, кубок с нетронутым вином сиротливо ждет меня в одиночестве. Свой отец Дитрих не выпускает из руки, смакует, отпивает крохотными глотками. Кагор – единственное вино, которое церковь допускает к употреблению даже в священных таинствах, но отец Дитрих мог бы и любое другое: церковники высшего ранга могут позволить себе больше, чем рядовые священники, без опасения скатиться в житейские будни.
– Сейчас я готов спорить с кем угодно, – ответил я хмуро. – Даже с Господом.
Отец Дитрих с некоторой опаской взглянул на озвездившееся небо.
– Сын мой, уважай ее выбор. Это впервые не выдавали замуж родители, не отнимали друг у друга лорды… Она сама, понимаешь?
– А что от понимания толку? – огрызнулся я. – Еще обиднее. Ушла бы от графа – другое дело. А то – от меня!
Легкая улыбка тронула его тонкие бледные губы.
– Сын мой, взгляни на это иначе. От виконта она могла перейти к барону, от барона – к графу, а от тебя… Понял?
Я тоже искривил губы в вымученной улыбке.
– Спасибо, святой отец. Но я не настолько заношусь. Конечно, заношусь, но все-таки не пьянею от своей значимости.
– Вот и хорошо, – произнес он со значением. – Гроссграф не должен пьянеть ни от женщин, ни от власти.
– Да, – буркнул я. – Вам хорошо, ведьм на дыбу, потом на костер… Все просто!
Над миром сгущается ночь, однако под нами весь двор крепости залит огнями факелов и светильников. Смола полыхает и в бочках, доносится перестук молотков, конское ржание, грубые мужские голоса и мягкий женский говор. Я не смотрел вниз, все знакомо, кончики пальцев ощупывают тончайшую чеканку кубка, ноздрей коснулся пряный аромат вина.
Отец Дитрих проговорил мирно:
– А ты не замечал, что нам ставят в вину истребление ведьм, но не обращают внимание, что на костер идут и ведьмаки? Ни разу даже не упомянули! А ведь мужчин во всех противоправных действиях всегда больше! Но их истреблять как бы можно, за них никто в глаза палкой не тычет. А вот женщин… Их мы всегда готовы прощать. Любых. Но где справедливость и равенство перед лицом Господа?..
– Нет на свете справедливости, – ответил я тоскливо. – Была бы… Ульфиллу бы черти взяли.
– И ты, сын мой, снова забыл бы про обязанности государя, – произнес отец Дитрих скорее сочувствующе, чем осуждающе, – и бегал бы вокруг башни с выпученными глазами и мечом в руке, охраняя свое сокровище.
– Бегал бы, – согласился я. – Но я все-таки занимался и делами!
– Кстати, – сказал он, глаза посуровели. – Поговорим о делах. Поползли слухи, что вы, сэр Ричард, собрали огромное войско у подножья Хребта… Что намереваетесь с ним делать?
