Аполлон Григорьев - «Роберт-дьявол»

«Роберт-дьявол»
Название: «Роберт-дьявол»
Автор:
Жанры: Музыка | Русская классика | Литература 19 века
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: 1980
О чем книга "«Роберт-дьявол»"

Опера Дж. Мейербера «Роберт-дьявол» имела большой успех у русских романтиков: ей увлекались молодые В.П.Боткин и В.Г.Белинский, неоднократно упоминал о ней в своих статьях и А.Григорьев. Данная статья – рецензия на спектакль приехавшей в Москву петербургской немецкой оперной труппы.

Бесплатно читать онлайн «Роберт-дьявол»


I

Я жил еще в Москве, я был молод, я был влюблен.

Конечно, моим читателям вовсе не нужно было бы знать ничего этого; но, со времени признаний Руссо,[1] люди вообще постепенно усовершенствовались в цинической откровенности, и не знаю, от каких подробностей домашней и внутренней жизни пощадит человечество любой из современных писателей, если только, по его расчету, эти подробности разменяются на звонкую или ассигнационную монету… И он будет прав, разумеется, как прав капиталист, который не любит лежачих капиталов, даже более, чем капиталист, потому что всякая прожитая полоса жизни достается потом и кровию, в истинном смысле этого слова – и, по пословице «с дурной собаки хоть шерсти клок», что же, кроме денег, прикажете вы брать с общества за те бесчисленные удовольствия разубеждений, которыми оно так щедро дарит на каждом шагу?… Да, милостивые государи! в наше время личный эгоизм нисколько не сжимается, il se gêne le moins du monde,[2] напротив, он нагло выдвигается вперед, как бы мелочен он ни был; он хочет, во что бы то ни стало, сделаться заметным, хоть своею мелочностью: оттого-то в наше время, богатое страданием, стало даже смешно и пошло говорить о страдании, оттого-то болезненная борьба заменилась цинически-презрительным равнодушием, и слово «высокое чело» обратилось в другое слово, более выразительное, и это – извините пожалуйста – «медный лоб». Иметь медный лоб – вот высокая цель современного эгоизма, хоть, конечно, не многие еще прямо говорят об этой цели. Хороша ли, дурна ли эта цель – судить не мне, да и не вам, милостивые государи, а конечно только Тому, пред очами Которого длинной цепью проходят мириады миров и века за веками, каждый с своим особым назначением, с своим новым делом любви и спасения…

«Возвратимся к нашим барашкам», т. е. к тому, что я жил еще в Москве, что я был молод и влюблен – и это будет истинное возвращение к пасущемуся состоянию, ко временам счастливой Аркадии, к тем славным временам для каждого из нас, когда общественные условия не заставили еще нас отрастить когти и не обратили в плотоядных животных. Здесь, à propos de bottes,[3] никак не могу я удержаться и не заметить в скобках, что каждый из мирного, пасущегося, домашнего животного делается, смотря по своим природным наклонностям, медведем или волком; медведи обыкновенно очень добры, и только бы их не трогали, лежат себе смирно в своей берлоге, думая по-своему о превратностях мира сего, – волки же, как известно, нигде не уживаются.

Итак, я был еще мирным, домашним животным, тем, собственно, что, на грубом техническом языке скотных дворов называется сосунком, а на учтивом общественном – примерным сыном и прекрасным молодым человеком, – хотя чувствовал сильное поползновение отрастить когти…

Я любил… о! как я любил тогда, милостивые государи, – идеально, бешено, фантастически, эксцентрически – смело до того, что даже – о ужас! – позволял себе, в противность предписаниям родительским, просиживать целую лишнюю четверть часа после полночи, что даже – о разврат! – героически проповедовал, в стихах разумеется, презрение к общественному мнению, что даже – о верх нечестия! – писал стихи в месте моего служения, ибо я служил, милостивые государи, с гордостию мог сказать, что целых три года отслужил отечеству, целых три года – так, по крайней мере, значится в моем формулярном списке, потому что, по особенной доброте начальства, в этот формулярный список не вписывались периоды похождения к должности, иногда значительно долгие.

Итак, я любил по всем правилам романтизма; любовь моя «не оставляла ничего желать», как говорят французы, – к довершению всего она была безнадежна и, следовательно, освещена тусклым байроническим колоритом. Безнадежна же была она потому, что я носил в себе всегда роковое сознание вечно холостой участи, что даже и во сне никогда не видал себя женатым.

Чего бы лучше, кажется? я любил и, к величайшему удовольствию, любил безнадежно. Но тем не менее я страдал самой невыносимой хандрой, неопределенной хандрой русского человека, не «зензухтом»[4] немца, по крайней мере наполняющим его голову утешительными призраками, не сплином англичанина, от которого он хоть утопится в пинте пива, но безумной пеленой, русской хандрой, которой и скверно жить на свете, и хочется жизни, света, широких, вольных, размашистых размеров, той хандрой, от которой русский человек ищет спасения только в цыганском таборе,[5] хандрой, создавшей московских цыган, пушкинского Онегина и песни Варламова.

И вот в один из дней масленицы 184. года больной от хандры, больной от блинов, которые я поглощаю дюжинами, или, точнее сказать, поглощал, потому что это относится к совершенно мифическим временам, – я лежал на своем диване, скучая, как только можно скучать от мысли, что перед вами чуть ли еще не полдня, в которые вам ровно нечего делать. В театре, как нарочно, давали «Льва Гурыча»[6] и какой-то балет; в том доме, где я во время масленицы – этих русских сатурналий – имел право, сообразно предписаниям родительским, быть два раза в неделю, – я уже успел быть два раза, и уйти туда в третий было бы решительным возмущением против домашних догм. Итак, я лежал, не предвидя ни конца, ни исхода этому состоянию, лежал без надежды и ожиданий, по временам только тревожно прислушиваясь, не звенит ли колокольчик, мучитель колокольчик, проведенный наверх снизу, возвещавший с нестерпимым треском и визгливым звоном час обеда, чая и пр.

Часов в пять мальчик мой подал мне книги и записку, по почерку которой я тотчас же узнал одну руку, бледную, маленькую руку, с тонкими, длинными и худыми пальчиками.

– Приказали кланяться-с да велели сказать, что сегодня вечером не будут дома.

Я с трепетом раскрыл записку, первую и единственную, которую получил я от этой женщины, – и перечитал ее несколько раз; искал ли я прочесть между строками или просто глазам моим было весело рассматривать эти умные, чистые, женственно-капризные линии почерка – не знаю; знаю только, что я перечитал несколько раз и… но было бы слишком глупо рассказывать читателям, что я сделал с запискою. А она была между тем проста и суха, как какое-нибудь отношение. «Monsieur, – гласила она, – veuillez bien m'envoyer le trio d'Osborne et de Berio; vous obligerez infinement voire affectuèe…».[7] И только!

– Так их не будет дома? – спросил я моего мальчика.

– Нету-с.

– Где ж они?

– Не знаю.

Я опять начал перечитывать записку. Скука перестала мучить меня.

Через несколько минут на лестнице послышались чьи-то шаги.

Я поспешно спрятал записку и схватился за одну из множества разогнутых книг, лежавших на столе. Всегда так, с книгою в руках, с глубокомысленным взглядом, имел я привычку встречать разных господ, почти ежедневно являвшихся беседовать о мудрости. Кто бы это? – подумал я. Князь ли Ч **? – и нужно ли будет с видом глубокого убеждения рассуждать о политике. Н** ли? – и должен ли я в одно мгновение придумать какую-нибудь новую систему философии?


С этой книгой читают
«В 1834 году в одном из московских журналов, пользовавшемся весьма небольшим успехом, но взамен того отличавшемся серьезностию взгляда и тона, впервые появилось с особенною яркостию имя, которому суждено было долго играть истинно путеводную роль в нашей литературе. В «Молве», издававшейся при «Телескопе» Надеждина, появлялись в течение нескольких месяцев статьи под названием «Литературные мечтания». Эти статьи изумляли невольно своей беспощадной
«Предсмертная исповедь» − поэма талантливого русского поэта, переводчика и литературного критика Аполлона Александровича Григорьева (1822 − 1864).*** В этом произведении описаны последние часы жизни одинокого и гордого человека. Рядом с ним находится его единственный друг, с которым он перед смертью делится своими переживаниями и воспоминаниями. Другими известными произведениями Аполлона Григорьева являются «Вверх по Волге», «Роберт-дьявол», «"Га
«Человек будущего» – первая часть своеобразной трилогии о Виталине.…Один человек не имел определенной цели и шел по Невскому для того, чтобы идти по Невскому… Двинулся – сказал я, – потому что в самом деле было что-то непроизвольное в походке этого человека; без сознания и цели он шел, казалось повинуясь какой-то внешней силе, сгорбясь, как бы под тяжестью, медленно, как поденщик, который идет на работу…
«Олимпий Радин» − рассказ в стихах талантливого русского поэта, переводчика и литературного критика Аполлона Александровича Григорьева (1822 − 1864).*** Олимпий Радин − человек гордый, дерзкий, прямолинейный, острый на язык. Его жена − красивая и богатая женщина, в которую влюблено пол-Москвы, но она верна своему мужу. Но однажды в гостях у одной семьи, Олимпий влюбляется в их дочь… Другими известными произведениями Аполлона Григорьева являются «
В настоящей работе собраны ясные, толковые, простые советы молодым певцам от опытного талантливого музыканта своего времени, оперного артиста, племянника М. И. Глинки, – А. Н. Глинки-Измайлова (1856–1942). На страницах книги изложено доступным языком самое главное, элементарное и нужное для обучающихся пению: как сохранять голос, как относиться к занятиям, как разучивать гаммы, арпеджио и другие упражнения, как готовиться к концерту и т. д.Книга
Вагнеровский фестиваль в Байройте – один из самых значительных музыкальных форумов в мире. В Германии им по праву гордятся как уникальным достижением немецкой музыкальной культуры, породившим многочисленные аналогичные оперные фестивали – в Зальцбурге (Австрия), Экс-ан-Провансе (Франция) и некоторые другие. Из общего ряда подобного рода фестивалей его выделяет то, что он создан волей выдающегося немецкого композитора Рихарда Вагнера и посвящен ег
Сборник песен "Мама" является самой первой изданной книгой автора-исполнителя, композитора Марии Даминицкой, в 2017 году, которую, сейчас, удалось перевести в электронный формат. Мария Даминицкая, окончила Курганский государственный университет по специальности "Адаптивная физическая культура". Кандидат в мастера спорта по художественной гимнастике, имеет музыкальное образование по классу фортепиано, является композитором и автором исполнителем с
Петр Ильич Чайковский – самый популярный и любимый русский композитор и на Родине, и в мире. Его мелодии попадают прямо в душу и запоминаются на всю жизнь. Гению Чайковского были подвластны многие музыкальные жанры – опера, балет, симфония, романс… Мелодия его Первого концерта для фортепиано с оркестром стала музыкальным символом России. Его музыка сопровождает нас всю жизнь – и всё же Чайковский остается великой загадкой. Как человек, музыкант,
Книга посвящена одному из самых любимых домашних животных – собаке. В издании рассказывается об особенностях кормления, содержания и ухода за взрослой собакой и щенком, о способах разведения этих животных, правилах их воспитания, дрессировке, а также о том, что следует делать, если питомец заболел.
В книге рассмотрены наиболее типичные болезни собак. Приведены практические советы ветеринаров, которые помогут вовремя распознать признаки заболевания, принять необходимые профилактические меры, а также применить щадящее, но наиболее действенное лечение вашего питомца.Для широкого круга читателей.
В аудиокнигу вошли отдельные сказки из сборников Ирины Михеевой «Сезонные сказки» и «Однажды в лесу, или Колесо Фортуны». Именно эти сказки больше всего понравились маленьким слушателям, которым их читали на ночь.На обложке использован рисунок автора из книги «Однажды в лесу…»
Детство – это не город и не страна. Это вообще не место. Это даже не время. Детство – это состояние.Автор этого сборника баек профессионально и качественно погружает читателя в это состояние и каждый уже самостоятельно придумывает место и время, заполняя промежутки собственными воспоминаниями и эмоциями: приятной ностальгией, искренней радостью, тихой грустью.Эта книжка – про детство, юношество и молодость. Автора и вашу!Хотите ненадолго вернутьс