«Извините меня, падре, я несколько согрешил. Я покушался на убийство двух и более лиц общественноопасным способом и не довел задуманное до конца по не зависящим от меня обстоятельствам», – говорил про себя Саша Ахин.
Из окна автомобиля он наблюдал, как медленно поворачивается к дороге псевдоготический остов, черный на фоне первого снега. С восточной стороны, где располагался алтарь, церковь казалась почти нетронутой временем. Если бы рядом с ней росло хоть одно дерево, это было бы похоже на иллюстрацию к книге об Англии. Однако летом все на несколько километров вокруг выжигал такой жар, что деревья здесь вырастали не выше куста бузины, засыхали и падали.
Саша представлял, что встает на колени перед резной стенкой исповедальни (хотя если это был не костел, а лютеранская кирха, то черт знает, как это все там устроено) и говорит: «Падре, мне плохо неописуемо. Этим летом, падре, я ни с того ни с сего возжелал – так это на вашем диком языке называется? – сотрудника прокуратуры Андрюшу Бажина. Если быть точным, я не столько хотел с ним секса, сколько рассказывать ему смешные вещи, держать за руку, когда он будет жаловаться, что простудился – трогать губами лоб. Не знаю, насколько у вас это считается предосудительным. И да, немного секса – это точно считается… Он меня проигнорировал, и я не знаю, что со мной случилось. Я осатанел. Не знаю, запрещено у вас это слово или, наоборот, приветствуется… серьезно, в меня будто дьявол вселился. Я хотел его убить, в какие-то минуты – голыми руками. Как-то раз я напился… Мы все были на маленьком прогулочном теплоходе, я зашел в рубку… Падре, вы бы видели, какой там бардак! Любой нетрезвый кретин вроде меня может войти и натворить что угодно. Например, я захотел сделать так, чтобы мы врезались в опору моста… Дело было в ноябре, и я рассчитывал, что все мы умрем мучительной смертью в волнах с температурой плюс три. Когда я представлял, как у Андрюши остановится сердце, и он будет с широко раскрытыми глазами погружаться глубже и глубже, я испытывал физическое наслаждение. Я не знал, что затопить корабль так сложно! Оказывается, даже этому учиться надо. Вот вы знали, что такое „поправка на течение“? А я теперь знаю, но поздно».
Руины медленно отворачивали от лица Ахина почти нетронутую алтарную абсиду, и теперь стрельчатые окна на северной и южной стене светились остатками скругленных фрамуг на фоне белого неба. Дорога снова повернула, и перед Сашей поднялись парные западные башни. Они прогнили и распались до арматуры, до опор-перекрытий, так что им бы больше приличествовали плакаты «Мошенник, отдай наши квартиры», нежели англоманские силуэты неподвижных черных грачей. Ахин сидел, отвернувшись к окну, сам похожий на грача.
Машина принадлежала владельцу здешних угодий, директору КФХ, на чьей земле стояла разрушенная церковь. Сам Старый Бай, невозмутимый, с улыбкой, похожей на морщины в коре дерева, степным божком сидел рядом и занимал большую часть пространства на задних пассажирских сидениях.
– В этом складе ее и нашли, – сказал он. Ахин глянул на него словно уколотый.
– Мы привыкли, склад и склад, – извиняющимся голосом сказал хозяин.
Над дорогой проплыла зелено-желтая жестяная арка с надписью КФХ «Мечетинское».
– Четыре года назад привез Камаз кирпича дырки в стенах заделывать. В Любатовке все восстановили, гостевой дом есть, концерты проходят, все очень культурно.
«Каким вандалом нужно быть, чтобы делать здесь ремонт», – Ахин скривился и снова отвернулся к окну. Черный силуэт ненадолго пропал, скрытый высоким ангаром МТС. На помосте перед ним застыл комбайн, ветер шевелил полупрозрачные детали в его обмундировании.
– В этом году решил пока… Не та обстановка… в общем, вернуть кирпич. Прислал людей, начали разбирать, но опрокинули тележку, проломили настил, а там лежит… Знаете, как матрешка, по росту: позвоночник, бедренные кости, берцовые кости, руки. И отдельно ступни – знаете, как обувь ставят.
– Череп так и не нашли? – сквозь зубы спросил Саша.
Хозяин покачал головой, и после паузы, словно спохватившись, в друг начал быстро говорить:
– Мне рассказывали, вы как-то по-новому все решаете, без заносов. Мне рассказывали, нормально решаете, хорошо. Но, может быть, вы и по-своему, по-новому будете решать, и занесете, а?
– Я посредничеством не занимаюсь, – усталым голосом ответил Ахин.
– Я все понимаю, но я объясню: мне к Новому году разобраться надо, я баллотируюсь.
– Еще и баллотируетесь, – бесцветно повторил за ним Саша и наклонил голову, массируя виски.
Старый Бай нежно наклонился к нему.
– У меня «Алкозельцер» есть!
Пустырь вокруг развалин был весь засыпан битым кирпичом. Саша балансировал по нему в своих высоких армейских ботинках, не вынимая рук из карманов пальто, и его розовый шарф был единственным цветным пятном в черно-белом пейзаже вокруг. Казавшийся издалека сравнимым с сараем или коровником, вблизи храм легко закрыл полнеба. Ахин открывши рот смотрел вверх, а сверху вниз из-под полукупола абсиды выглядывали воронята с такими же носами, как у него, и тоже разевали рты.
Окна церкви стали дверями. Ахин влез в одно из них и запутался в кусте бузины, который взломал доски пола. Западный вход преградил боярышник с трехсантиметровыми шипами, рядом на битву деревьев собирался рахитичный клен и его оруженосец – двухметровая расторопша. Пол был усыпан свежим кирпичом, снегом и птичьим пометом. В алтаре зияла дыра в полу. Следователи, кем бы они ни были, оказались слишком ленивы, чтобы обнести ее сигнальной лентой. А может быть, она висела, но ее сорвал ветер и спрятала здешняя земля, которая, очевидно, показывала только то, что сама желала.
Из окон противоположной стены нефа открывался бьющий в глаза ветром с ледяной крошкой вид на открытую степь, разрезанную оврагом, на краю которого стоял аккуратный туалет без двери и с окошком в своей задней стенке. Ахин снова перебрался через бузину, постаравшись не отдать ей никакой части своего пальто, и пошел обратно. Хозяин КФХ смирно ждал возле машины. Его лицо выражало огромное терпение.
– Это сделал один из ваших сотрудников, – еще издалека крикнул Саша. – В церковь невозможно попасть иначе, кроме как с территории фермы. На ночь ворота закрываются, а днем люди обычно стесняются таскать расчлененные трупы по чужому предприятию.
Он подошел, достал бумажный платочек – на ветру потекло из носа – и продолжил.
– Если убийца работал или работает на ферме до сих пор, его будет не так трудно найти. Мы дадим следствию настоящего преступника, и таким необычным инновационным способом закроем дело против вас.
