15 мая 2018 года. 15:15
В «Восьмёрке» сегодня было чересчур многолюдно, и поэтому мы решили отобедать в кафе нашей излюбленной читальни – БАНе по-питерски – в Библиотеке Академии Наук. Однако неоконченный разговор заставил задержаться у знакомых светло-ореховых дверей.
– Странное предложение, – я взвешивал все за и против. – Крамской Иван Николаевич?.. Ты не перестаёшь меня удивлять. И много платит твой заказчик?
– Не пожалеешь, – ответил Пашка.
Над нами нависли тяжёлые, не предвещающие ничего хорошего грязно-пепельные тучи. Я сомневался. В предложении друга было что-то безумное, неадекватное, противоречащее моим искусствоведческим принципам и чутью.
Рассветов поглаживал свою чёрную бороду, как учёный диссидент:
– Ну кто, если не ты? А твоя диссертация? Отзывы были вполне приличными, дружище. А конференции в Москве, Копенгагене, Киеве, Праге? Хватит набивать себе цену. Я сам читал твою статью о «Русалках» в «Нашем наследии».
– И что?
– А то, что таких специалистов по Крамскому, как ты, днём с огнём не сыщешь.
Иван Николаевич Крамской – известный всем художник-передвижник – вошёл в мою жизнь двадцать пять лет назад, когда я был ещё студентом ЛГУ и работал над курсовой работой по его творчеству. Позже написал несколько статей, одна из которых была посвящена картине «Русалки». Тогда я с головой ушёл в изучение творчества художника, даже издал монографию о нём. Позднее судьба закинула меня в Москву в «Грабари»1. Там я занимался не только Крамским: писал экспертные заключения, участвовал в знаточеских заседаниях, так называемых комиссиях. Однако моей карьере эксперта не суждено было сложиться: я женился и вернулся в Петербург. Нет, я не изменил своему увлечению искусством, своей профессии, своему – не постыжусь этого слова – призванию – нет… Меня пригласили преподавать в мой родной Университет. Знакомые и друзья разрекламировали меня как крупного специалиста в области истории искусства рубежа XIX—XX веков и подкинули неплохой приработок – писать статьи для искусствоведческих журналов. Однако ностальгические воспоминания о прошлой работе в Институте реставрации не покидали меня, интерес к экспертной деятельности не пропал, чутье эксперта осталось при мне.
Я сильно сомневался в затее Павла. Он же утверждал, что некий коллекционер по фамилии Третьяков (вот уж совпадение!) обнаружил неизвестное доселе полотно Крамского в каком-то захолустье в Карелии. Этот коллекционер искал знатока творчества Крамского и настаивал на том, чтобы Паша устроил нам встречу.
– Слушай, – я закурил. – Странно это всё. Нет, нет, я не против. Просто… Есть экспертные центры, технологическая, комплексная экспертиза! Ты же сам всё об этом знаешь не хуже меня. Пускай твой Ефим обратиться в НИНЭ имени Третьякова. Вот будет пассаж!
– Ну… – протянул Павел. – Выбирает заказчик. Да тебе ли не знать, что все коллекционеры старой закалки особенно ценят мнение искусствоведов, официально трудоустроенных по специальности. Ну, и научный авторитет в этом деле играет роль.
– Да чего копья ломать, когда существует столько современных технических методик! А этим владельцам полотен точность стопроцентную подавай, а то засудят. Да и как я напишу ему экспертное заключение, когда не приписан сейчас ни к какому соответствующему учреждению? Нет, Университет не в счёт, ты понимаешь, о чём я… О тех самых бюрократических лабиринтах!
Рассветов раздосадовано хмыкнул.
– Такие детали мы не обсуждали. Он лишь настаивал на том, чтобы посмотрел картину именно ты. Я понял, что для него это важно. Важен ты как специалист.
Сигарета нежно пощипывала нёбо. Начал накрапывать мелкий и неприятный дождик.
– Ладно, подумаю, – наконец согласился я.
Пашка облегчённо вздохнул.
– Как вообще жизнь-то? Давненько не виделись, всё дела-дела. Разъезды эти, – он перевел разговор на ни о чём – было понятно, что вопрос, связанный с моим участием в деле атрибуции полотна Крамского, явно тяготил его.
– Да так… В Университете каждый день. Не хочешь наведаться? У меня такие студентки, не пожалеешь!
– Старый ты сатир! Всё не прекращаешь за юбками бегать?
– Я этого не говорил.
Павел задумчиво приподнял брови, возвёл глаза к тёмному холодному небу и начал загибать один палец за другим:
– Сейчас. Вспомнить бы наш разговор месяц назад. Как её звали? Маша? Агаша? Параша?
– Даша.
– Что и требовалось доказать, – Пашка удовлетворённо заложил руки в карманы своих чёрных брюк.
– Мой ангел, – моё терпение готово было лопнуть, – не строй из себя святошу, уж я-то тебя знаю с младых ногтей и могу припомнить не один случай, когда ты просил, чтобы я тебя прикрыл перед Катей.
– Это было давно. Я был тогда молод, хорош собой, – Пашка состроил ехидную гримасу. – Зарывать своё обаяние казалось грехом.
Дождь усиливался. Gismeteo подвёл.
– Эйн, пора бы наконец переступить порог сего научного святилища и отдаться чревоугодию. Или ты передумал?
Я мялся. Речи Рассветова отбили весь аппетит.
– Прости, дружище, пожалуй, я пас. Давай в этот раз без меня?
Павел огорчённо хмыкнул.
– Да и правда, поговорить времени почти не остаётся. Так ты даёшь позволение дать твой телефон Третьякову?
– Режешь без ножа. Ладно! Давай!
– До завтра?
– Adios!
Погода окончательно испортилась: холодный дождь злобно хлестал по лицу серыми растрёпанными космами. Над аллеей пахло затхлой невской водой и рыбой. Я поскорее нырнул в ближайший рок-бар, чтобы скоротать время до встречи с женой.
Отрывок лекции И. Н. Эйна «Русское искусство XIX—XX вв.». Лекция читалась в СПбГУ студентам кафедры истории русского искусства
Иван Николаевич Крамской родился 27 мая 1837 года в городе Острогожск Воронежской губернии. Там он окончил уездное училище и стал работать писарем в Острогожской думе. В 1853 году он занялся ретушированием фотографий, что в будущем стало источником его основного дохода и сделало его довольно известным в округе. Земляк и большой друг будущего портретиста – Михаил Борисович Тулинов обучил Крамского доводить акварелью и ретушью фотографические портреты, и уже в скором времени Иван Николаевич приехал в Петербург, где также занимался ретушированием в известных в то время фотографических ателье – в том числе у Александровского и у Андрея Деньера. Так он прославился, и его даже называли «богом ретуши».
В 1857 году Крамской поступил в Санкт-Петербургскую Академию художеств учеником профессора Маркова, и в скором времени Академия присудила ему малую золотую медаль за картину «Моисей источает воду из скалы». Художнику оставалось написать программу на большую золотую медаль и получить заграничное пенсионерство. Совет Академии предложил ученикам конкурс на тему из скандинавской мифологии «Пир в Вальгалле». Все четырнадцать выпускников отказались от разработки данной темы, и подали прошение о том, чтобы им позволили каждому выбрать тему по своему желанию. Последующие события вошли в историю русского искусства как «Бунт четырнадцати».