Так уж сложилось, что духи и призраки живут в старых домах.
Дом не обязательно должен быть заброшенным, но старым – однозначно. Все эти новостройки, навороченные модные квартиры с суперсовременным ремонтом – все они, конечно, здорово выглядят. Но в таких вот новостройках как будто чего-то не хватает… Или я просто привык жить только в захудалых съёмных квартирах.
В нашей стране, как известно, крайне мало замков с привидениями, зато памятников советской эпохе полно. И такими памятниками в том числе можно считать квартиры, типовухи, в которых прошло детство целого поколения или нескольких поколений. Сталинки, хрущевки, мрачные хмурые пятиэтажки, построенные в девяностые. На них посмотришь пасмурным утром – и на душе отчего-то становится погано… А ещё кто-то до сих пор живет в деревянных двухэтажных бараках, надеясь, что когда-нибудь их расселят.
Да, в наше время ещё стоят бараки и в них живут люди. Я даже как-то жил в одном из таких.
Вот в таких домах, хмурых «замках» советских и перестроечных эпох, в нашей стране и обитают призраки.
***
Мне всегда «везло» на съёмные квартиры.
В этом переезде, как и в этом доме, мне не нравилось почти всё, кроме цены.
Дом был старым и сумрачным, квартира – полная разруха, как и положено дешёвой квартире в старом доме. Пожилые соседи оказались неразговорчивы и смотрели на меня, словно злые волки.
Бабушки на лавке – ну как же без них! Обязательное приложение к старым типовым домам. Они вовсе необязательно злые, но мне, насколько помню, всегда было трудно найти с ними общий язык.
Несколько бабулек и один дед – они сидели на лавке у подъезда и наблюдали за тем, как мы с другом таскаем мои вещи наверх, в квартиру, из маленького ржавого «Бычка». За пятнадцать минут нас успели разглядеть и обсудить. Они перемывали нам кости, не заботясь о том, что мы можем услышать.
– Этот тощий какой-то, глаза запали – не жрёт ничего, наверное… токо пьет! – это, видимо, было обо мне.
– А этот-то жирный, как кабан, жрёт-то наверное сколько! С другом бы хоть поделился, – это было о моем приятеле.
Услышав это за своей спиной, он остановился и шумно выдохнул, собирая в кулак крохи своего терпения.
– Ещё немного, и я всю эту пенсию здесь разгоню нафиг!
– Да ладно тебе, забей. Я у них вообще алкаш.
– И какого хрена они сплетничают?
– Мне с ними ещё жить в одном доме, так что не бузи.
Вещей у меня было совсем немного, и все же, пока мы таскали – успели накосячить.
Я задел краем коробки чью-то дверь, и – как-то неловко все получилось – меня занесло, и я чуть было не рухнул на эту самую дверь.
Не то чтобы это произвело много шума, но несколько секунд спустя дверь открылась и мне окатили отборным матом, за то что я чуть было не «испортил дверь».
Так бывает – пожилие люди всего бояться и любят напридумывать себе лишнего. Пожилая женщина с первого этажа решила, что я поцарапал ей дверь, обхаяла меня на чем свет стоит, и не успел я сказать что-то в ответ, захлопнула дверь перед моим носом.
Конфликт закончился не успев начаться, но я уже ненавидел эту женщину, и этих стариков, что тут же принялись обсуждать меня за спиной.
Мой друг, кажется что-то сказал этой сварливой стае на лавке и тут же получил в свой адрес порцию ругани.
– Слушай, ну и «пенсия» у тебя здесь. Соседи, блин… – сказал мой друг, когда мы занесли последние коробки.
Его родители умерли очень рано, так что он понятия не имел, как общаться с этой самой «пенсией».
Было слышно, как на там, во дворе сплетничают мои новые соседи.
– Тот то, который толстый – совсем охамел, зажрался!
– А этот «стручок», наркоман который, на ногах едва держится – тоже ненормальный какой-то. Точно нам нормальной жизни с ним не будет. По скорей бы съехал отсюдова.
Мы с другом переглянулись, попрощались, и я закрыл дверь. «Бычок» на улице шумно завелся, заглушая старческие голоса, и уехал.
***
Квартира была – полный атас.
Здесь не было ремонта лет двадцать, если не больше. Старый-престарый скрипучий деревянный пол, выкрашенный краской цвета детской неожиданности. Выцветшие, местами пожелтевшие обои, старая коричневая полированная стенка, полная советского хрусталя. Такую мебель мои родители называли не иначе, как «полированный гроб».
Вместо нормальной кровати у меня теперь была солдатская койка, которую хозяин, по всей видимости, стащил, пока служил в местной военной части.
Когда я в первый раз приехал смотреть эту квартиру, так и подмывало сказать хозяину – «Ты вообще в курсе, что Советский Союз закончился?».
Хозяин этой квартиры выглядел так, будто долго и тяжело болел. Алкоголизмом. Он страдал от этого, но, судя по всему, не в силах был прекратить свои страдания.
– А что во второй комнате? – спросил я, когда он заговорил о цене.
Да, квартира на самом деле была двухкомнатная, хотя я искал однушку, чтобы подешевле.
Хозяин, чьё лицо напоминало сморщенное запечённое яблоко, отмахнулся от меня.
– Эта комната заперта. Ты в ней жить не будешь. Я потому и сдаю как однушку, потому что вторая комната закрыта.
– А что там?
– Хлам всякий старый.
Прямо как в дешёвых детективных сериалах – хозяин что-то недоговаривал и плохо это скрывал.
– Без проблем – сказал я. – Но, конечно, я имею право знать, что там. Вдруг у вас там тонна кокаина хранится, и через пару дней меня менты примут, типа я храню наркотики. Или может, вы там трупы прячете. Открывайте – показывайте, что там, и запирайте снова. Мне вторая комната не нужна.
Хозяин посмотрел на меня и поморщился с таким видом, словно у него защемило седалищный нерв. Он помялся на одном месте, будто не желая отвечать.
– Показывайте, что в комнате. Или я ухожу.
Он не хотел открывать комнату. Но и деньги ему были нужны. Он не мог сдать эту квартиру почти полгода. Он выглядел как оборванец. Больной, старый оборванец.
– Ладно – наконец говорит он. Запинается, как будто хочет ещё что-то сказать, но затем выдавливает из себя ещё одно «ладно», и мы подходим к комнате.
Она, оказывается, заперта аж на три замка. Как только хозяин открывает дверь, я чувствую, что меня сейчас стошнит, настолько спёртый воздух был в комнате. Там ещё больше старого хлама, чем во всей остальной квартире. Там бардак. Старый сервант, покрытый толстым слоем пыли. Огромное зеркало, которое всё поплыло и покрылось кое-где чёрной плесенью. На полках множество книг. Судя по датам на корешках и названиям – им лет по пятьдесят. В каких-то старых чёрных тюках – почти истлевшая одежда. Вещи в этой комнате умирали от старости. Буквально всё здесь пропахло пылью, плесенью и трухлявой древесиной. Так пахнет прошлое, с которым болезненно не хотят расставаться.
