Весенние дожди умягчили почву, и Дунку нетрудно было копать могилу. Он выбрал место на западном склоне небольшого холма – старик всегда любил смотреть на закат. «Вот и еще день прошел, – говорил он, вздыхая, – а завтрашний еще неизвестно что принесет, верно, Дунк?»
Один из завтрашних дней принес дождь, промочивший их до костей, а следующий – порывистый сырой ветер, а следующий за ним – холод. На четвертый день старик сильно ослабел, чтобы держаться в седле, и скоро его не стало. Не прошло и несколько дней, как он, покачиваясь в седле, пел старую песню о турнире в Чаячьем городе, только вместо «Чаячий город» спел «Эшфорд». «В Эшфорде славный будет турнир, хей-хо, хей-хо», – грустно вспоминал Дунк, копая могилу.
Вырыв достаточно глубокую яму, он поднял старика на руки и уложил туда. Покойник был маленький и тощий – без кольчуги, шлема и пояса с мечом он весил не больше мешка с сухими листьями. Дунк же вымахал невероятно высоким для своего возраста – нескладный ширококостный парень шестнадцати или семнадцати лет (никто не знал толком, сколько ему). Ростом он был ближе к семи футам, чем к шести, и этот костяк только начинал еще одеваться плотью. Старик часто хвалил его силу. Старик не скупился на похвалы – больше ведь у него ничего не было.
Дунк постоял немного над могилой. В воздухе снова пахло влагой, и он знал, что нужно засыпать старика, пока не пошел дождь, но ему тяжко было бросать землю на это усталое старое лицо. Септона бы сюда, он бы прочел молитву – но нет никого, кроме меня. Старик обучил Дунка всему, что знал сам о мечах, щитах и копьях, а вот что касается слов…
– Я бы оставил тебе меч, но он заржавеет в земле, – сказал наконец Дунк виновато. – Мне думается, боги дадут тебе новый. Жаль, что ты умер, сир. – Он помолчал, думая, что бы еще сказать. Дунк не знал целиком ни одной молитвы – старик набожностью не отличался. – Ты был истинный рыцарь и никогда не бил меня без причины, – наконец выпалил парень, – кроме того раза в Девичьем Пруде. Это трактирный мальчишка съел пирог вдовы, а не я, я ведь говорил. Но теперь это уже не важно. Да хранят тебя боги, сир. – Дунк бросил в яму горсть земли и стал кидать во весь мах, не глядя на то, что лежит на дне. Он прожил долгую жизнь, думал Дунк. Ему было ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти, а многие ли могут сказать это о себе? И ему довелось увидеть еще одну весну.
Уже вечерело, когда Дунк покормил лошадей. Их было три: две кобылы и Гром, боевой конь, которым старик пользовался только на турнирах и битвах. Большой бурый жеребец был уже не так силен и скор, как бывало, но глаза его еще сверкали и дух не угас – из всего имущества Дунка он представлял собой самую большую ценность. «Если я продам Грома и старую Каштанку, у меня наберется достаточно серебра, чтобы…» – подумал Дунк и нахмурился. Единственной известной ему жизнью была жизнь межевого рыцаря, который кочует от замка к замку, нанимается на службу то к одному барону, то к другому, сражается за своего господина и ест за его столом, пока война не кончится, а потом отправляется дальше. Время от времени, хотя и не столь часто, случаются турниры, а в голодные зимы межевые рыцари порой и разбоем промышляют, хотя старик никогда этого не делал.
«Я мог бы найти другого межевого рыцаря, чтобы ходить за его лошадьми и чистить ему кольчугу, – думал Дунк, – или отправиться в город вроде Ланниспорта или Королевской Гавани и поступить в городскую стражу, или…»
Пожитки старика он собрал в кучу под дубом. В кошельке содержалось три серебряных оленя, девятнадцать медных грошей и обрезанный по краям золотой; главное достояние старика, как и у большинства межевых рыцарей, заключалось в лошадях и оружии. К Дунку перешла кольчуга, с которой он счищал ржавчину не менее тысячи раз. Унаследовал он также железный шлем с широким щитком для носа, пояс из потрескавшейся бурой кожи и длинный меч в ножнах из дерева и кожи. Еще кинжал, бритву и точильный брусок, поножи и латный воротник, восьмифутовое боевое копье из точеного ясеня с железным наконечником – и наконец, дубовый щит с истертым железным ободом, с гербом сира Арлана из Пеннитри: крылатая чаша, серебряная на буром.
Дунк взял в руки пояс, не сводя глаз со щита. Пояс рассчитан на тощие бедра старика и будет ему мал, как и кольчуга. Дунк прикрепил ножны к пеньковой веревке, обвязал ее вокруг пояса и вынул меч.
Хороший клинок, прямой и тяжелый, из доброй, кованной в замке стали, деревянная рукоять обмотана мягкой кожей, головка эфеса из гладко отшлифованного черного камня. Без финтифлюшек, но Дунку по руке, и он знал, как этот меч остер, поскольку перед сном постоянно точил его и смазывал. Он подходит мне не хуже, чем старику, думал Дунк, а на Эшфордском лугу будет турнир.
* * *
У Легконогой ход был мягче, чем у старой Каштанки, но Дунк все-таки порядком устал, когда добрался до гостиницы – высокого, оштукатуренного деревянного здания у ручья. Теплый желтый свет, льющийся из окон, так манил, что он просто не смог проехать мимо. У меня есть три серебряные монеты, сказал он себе, на это можно хорошо поужинать, а эля выпить – сколько влезет.
Когда он спешился, из ручья вылез голый мальчишка и завернулся в грубый коричневый плащ.
– Ты кто, конюх? – спросил его Дунк. Мальчишка был лет восьми-девяти на вид, бледный и тощий, с ногами по щиколотку в прибрежном иле и совершенно лысой головой. – Надо обтереть кобылу, на которой я ехал, и задать овса всем троим. Сделаешь?
– Если захочу, – нахально ответствовал мальчик.
– Ты это брось, – нахмурился Дунк. – Я рыцарь и могу проучить тебя за наглость.
– Что-то не похож ты на рыцаря.
– Разве все рыцари похожи друг на друга?
– Нет, но и на тебя они не похожи. У тебя вон и меч на веревке висит.
– Ничего, держится – и ладно. Займись-ка моими лошадьми. Получишь медяк, если хорошо сделаешь свое дело, и тычок в ухо, если нет. – Дунк не стал дожидаться ответа, а повернулся и прошел в дверь.
Он думал, что в этот час харчевня будет полным-полна, но она пустовала.
Молодой дворянчик в красивом камчатном плаще похрапывал за одним из столов, уронив голову в лужу вина. Кроме него, здесь не было ни души. Дунк нерешительно огляделся, но тут из кухни появилась коренастая женщина и сказала:
– Можете сесть, где пожелаете. Что вам подать – эля или еды?
– И того и другого. – Дунк сел у окна, подальше от спящего.
