Первые опыты фронтовой жизни
Мне нет и двадцати, море мне – по колено, могу пройти тридцать и больше километров марша – хоть днем, хоть ночью, и с полной выкладкой! Мы движемся в зоне фронтовой полосы; нам, курсантам, чуть легче, чем остальным. Бойцы шутя называют себя «обмоточным воинством», с завистью поглядывают на наши сапоги. Их солдатские ботинки – уже не первой молодости, не выдерживают даже легкой сырости, а погода не балует, многие красноармейцы постоянно с мокрыми ногами.
Во время маршей, особенно ночных, я, как и другие молодые солдаты, помогаю не очень здоровым и старым бойцам. Слово «старый» не нужно понимать буквально. В «стариках» ходили и просто бывалые солдаты, и те, кому лишь немногим больше тридцати-сорока – для нас они были уже старики. Мы старались забрать у них винтовку или вещмешок, на привалах – подложить торбу под ноги, принести воды для питья или освежить лицо, подменяли в ночном карауле… На войне такая вроде бы небольшая помощь рождала фронтовое братство. Какой-то весельчак придумал лозунг: «Солдаты всех возрастов, объединяйтесь!» Мы и объединялись. Да еще как! И дорожили этим неписаным правилом. Это облегчало трудную армейскую жизнь, сближало людей и радовало, поднимало воинский дух, а главное, укрепляло веру в доброту, в которой всегда нуждается человек, а на войне – особенно.
Неожиданно нам объявили:
– Встать лагерем!
Мы дошли. Но куда?
Не успели сбросить с плеч вещмешки, новая команда: «Вырыть укрытия!» – то есть глубокие щели на случай воздушного налета: вроде бы вблизи замечена «рама» – немецкий самолет-разведчик.
Это было первое напоминание о фронте.
Лес, куда нас привели, встретил ласково. Прошел легкий дождик, воздух стал чище, свежее, пахло хвоей, распевали птицы. Солнце пробивалось сквозь пышные кроны деревьев, трава, еще невысокая, украсилась первыми весенними цветами – белыми, голубенькими, желтыми, и такими крохами, что еле разглядишь под ногами. Мы полной грудью вдыхали запахи мягкой весенней земли, восхищались царством берез, не могли наглядеться на многоцветные ковры лесных полян. На фронте я в полной мере оценил и полюбил природу. Особенно лес. Лес – великий друг фронтовика. Как без него соорудить блиндаж? Погреться у костра в морозную стужу? Как высушить шинель, сапоги? Как настелить дорогу? Порой он и накормит получше повара! Все радовались лесу, но особенно – деревенские:
– В лесу на душе все так правильно, вроде и не на – фронте.
– Добруха-то какая… Сейчас бы бабу да чарку! Помереть опосля не жалко.
Дождик наполнил водой лесные канавки – курсанты бросились к воде, припали губами. Бывалые солдаты силой оттаскивали нас: кто знает, где подстерегает отрава? Не забыть один трагический эпизод (он случился немного позднее): новобранцы охотно поддались уверениям «опытного грибника», насобирали грибов, наварили – и отравились. Семеро ребят расстались с жизнью!
Сейчас лес наполнился шумом, перекрикиваниями, командами. Солдаты, как умели, сооружали шалаши из деревьев, еловых веток – для ночевки и от дождя. Готовили площадки для полевых кухонь. Два взвода сразу откомандировали мостить дорогу от лагеря к большаку: саперными лопатками они рубили ветки, складывали их в четыре яруса слоями – попеременно вдоль и поперек, а сверху, чтобы все это придавить, укладывали толстые деревья, подбирая одного диаметра. Трудились все с азартом! И вот на большаке показались долгожданные полуторки и десятка три повозок – они везли харч!
Но проехать несколько сот метров до леса колонне оказалось не под силу. Почва, обильно насыщенная влагой, сразу глубоко осела, поглотив сооруженную дорогу. Первыми на раскисшей как кисель дороге увязли полуторки, доверху нагруженные ящиками и мешками. За ними осели повозки и лошади. Все бросились на помощь. Одни тащили машины, впрягаясь в веревки, подпирая плечами, подталкивая, но моторы то и дело глохли; с того дня полуторки окрестили «первой пятилеткой». Другие вытаскивали из болотной жижи повозки и лошадей, утопавших по брюхо в липкой грязи. Облегчая обоз, взваливали на плечи тяжелые мешки, ящики, и вдвоем, а то и втроем, еле вытягивая ноги, выбирались с грузом на твердь. Если кто начинал ворчать, тут же выговаривали: «Не к теще на блины приехал!» Это уж точно!
Первый наш фронтовой ассортимент состоял из банки американской тушенки – на восьмерых, крупной рыбины холодного копчения – на пятерых, и на каждого – два сухаря, три столовые ложки пшена, два кусочка сахара и горстка соли. Также выдали по пачке махорки на троих. Табаку бойцы особенно радовались: «Царский подарок!» Зашуршали газеты, задымили самокрутки, учили и меня сворачивать цигарку из кусочка газеты. Прессу нам доставили раньше, чем продукты.
С охотой принялись за приготовление еды. Воду зачерпывали котелками из канав – она уже отстоялась, стала прозрачной, на дне просвечивали иссохшие корни, кусочки коры, ветки. Меню на обед у всех одно: похлебка. С азартом и шумом открывали тушенку, толкли сухари для заправки…
– Тихо! Прекратите шум! – вдруг завопил кто-то из курсантов.
Ему померещилось, что немец-пилот в небе может услышать хруст сухарей. Поднялся хохот.
Тушенку, растертые сухари разложили по котелкам с водой, а я еще добавил голову рыбины, доставшуюся мне при дележке на пятерых. И приступили к самой трудной операции – сооружению очага. Многие понятия не имели, как это делать, с чего начать. Вот тут-то и пригодилось правило, которому нас учили: делай, как я! – все следовали примеру умельцев. Я тоже очистил от коры шесть толстых веток, обрезал их по концам; по две, скрестив, надежно воткнул в землю по обе стороны костра, уложил на них две оставшиеся палки. Удивляло, сколько нужно опыта и сноровки для такого, казалось, простого дела. А делать все нужно было с умом. Крестовины должны находиться на должном расстоянии от огня, чтобы не загорелись; палки для перекладины, по той же причине, – на определенной высоте и должны быть покрепче, так как обязаны выдержать вес полного котелка, а то и двух, как у меня: я повесил и свой, и Юркин. Сделаешь что-то не так, тут же последует расплата: котелок накренится и зальет огонь, а может и сорваться в очаг.
