Часть первая «АННА И МАРТЫН»
1. (Воцарение)
Да, в восемьдесят первом час пробил:
Морозы отступили без апломба,
Угрозы не рассеяв над Европой,
И Гриневицкий разразился бомбой —
«Освободителя» – таки-убил.
И в тот же самый незабвенный день,
Второго марта – экая досада —
Пройдя иной походкою по саду,
Всевоцарился Третий Александр,
Небрежно на Россию сбросив тень.
За гробом, прежде нового царя —
Вдова, Княгиня Юрьевская. Боже,
Ее звезда теперь зашла. И что же,
Распоряженье было – не тревожить,
Поздней – не вспоминать, в душе коря.
Сам Александр давно уже женат.
Жена – принцесса Дании суровой —
Мила, миниатюрна, образцова.
Был с нею, что ни для кого не ново,
Сговорен Николай, умерший брат.
_________________
* Карант – одна глава романа, состоящая из сорока строк (quarante – сорок, фр.), или восьми пятистиший – сэнков (cinq – пять, фр.)
Итак: в семье любовь, любви той плод
В честь дяди назван тоже Николаем.
Трон – данность, хоть и не вполне желаем.
Страна – в либерализме, как мы знаем,
Как в чем-то жидком, в пищу не идет.
О фрейлине Мещерской память прочь
Давно прогнало осознанье долга.
Победоносцев ловит взглядом колким,
И растолочь, по-видимому, толки
О Конституции придется смочь.
Из многочисленных убийц отца,
Кого смогли, повесили уроком.
Анархия, как ни зови пороком —
Заразная болезнь. От Воли прока
Не много оказалось без свинца.
И время не стоит: и самолет
С Можайским прилетел, и генерала —
Героя Плевны спьяну вдруг не стало.
Смотря на все, пусть иногда устало,
Наш Царь был тверд и не спешил вперед.
2. (Дочь купца)
Купечества с искусством брак хорош,
Но для кого, пока что не решили.
Дозволенного рамки стали шире.
В Москве и Музы с властью задружили —
Открыл свой «Русский Драмтеатр» Корш.
Купец Фатеев ложу прикупил.
К открытию «Снегурочку» давали.
И хуже Римский-Корсаков едва ли,
Чем Глинка, да еще с Островским в паре.
Партер, как и галерка, полон был.
Уже и лету близился конец,
Фактически – открытие сезона.
В семнадцать лет и под венец резонно,
Уже пора. Какие тут фасоны!
И дочку в ложу усадил отец.
И возражений не было почти
У Анны по отечеству Петровны.
Что шутовство, что кушать макароны…
Приехала и села у колонны.
Отца не любишь, так насильно чти.
И началось, и хор себе вопит —
Сам не уснет и многих в зале будит,
И скрипки вряд ли кто-нибудь осудит,
Да и Островский, по либретто судя,
Довольно-таки непростой пиит.
Но лучший – Лель! Премного поразил,
Вернее что, конечно, поразила,
Поскольку женщина. И ариозо мило,
И видом не противна, не претила.
И досмотреть у Ани стало сил.
Впервые поглазеть на суету
Московских пустяков не возбранилось.
Потом не раз «Снегурочка» приснилась.
С затворничеством Анечка простилась,
Впервые вкус шампанского во рту.
