– И получается, что сумма двух совместных событий равна сумме вероятностей этих событий без учета их совместного появления… Надеюсь, это понятно…
Профессор постучал ручкой по доске, привлекая внимание к формуле, бросил взгляд в аудиторию, ожидая вопросов. Студенты молчали. Кое-кто откровенно позевывал, какая-то девушка, не таясь, читала новый роман Лукьяненко, кто-то слушал музыку, едва слышно отбивая ногой ритм, двое на галерке играли в морской бой, по-старинке на листочках в клеточку, перебрасываясь громким шепотом: “Е-2?” – “Блин, да хватит, ранил!” – “Ииии… Е-3?” – “Убил, заррраза!”. Тервер никого не интересовал. Еще и сквозь высокие окна лекционной аудитории светило не по-осеннему яркое солнце, нагревало воздух, делая атмосферу лениво-сонной и совершенно нерабочей.
Профессор поджал губы, поглядел на часы. До конца пары оставалось чуть меньше десяти минут.
– Подробнее это разберем на практическом занятии, – пробубнил он. – Сейчас свободны.
Вот это привлекло внимание, на него уставилась почти сотня глаз. Мгновение в аудитории висела недоверчивая тишина, а потом кто-то потянулся за сумкой и тут же лица повеселели, зашуршали тетради, захлопали крышки ноутбуков, завжикали молнии, защелкали застежки… Аудитория опустела меньше чем за минуту. Кроме профессора в аудитории остался лишь один студент. Высокий, мускулистый, с небрежно взлохмаченными волосами. Черная косуха поверх белоснежной футболки, дорогие кроссовки. Взгляд нахально-самоуверенный, будто замыслил шалость. Такому место в столичном баре, а не в лекционной аудитории провинциального вуза. В отличие от остальных студентов он не спешил, лениво спускался с последних рядов, наблюдая, как профессор возится с пожелтевшими от времени распечатками. Взгляд парня стал насмешливым, будто его забавлял и невзрачный мешковатый профессорский костюм, и потертый дипломат родом из девяностых.
Когда оставалось спуститься всего несколько ступеней, парень остановился, повертел в руке пузырек с яркой фиолетовой жидкостью. Тихо кашлянул.
Профессор поднял на него взгляд:
– Вы что-то хотели?
– Скажите, профессор, – улыбнулся парень, – а какова вероятность, что через минуту я намокну?
Пузырек изящно перелетел из одной руки в другую. Профессор замер, уставившись на него. А парень улыбнулся еще шире, подтверждая его догадку. На мгновение их взгляды встретились: напряженный профессорский и полный азарта студенческий. А потом профессор помрачнел, как-то даже потемнел и начал стремительно меняться. Тело потянулось вверх, руки и ноги нелепо удлинялись, заострялись когтями, кожа чернела, покрывалась скомканной, сбитой в колтуны шерстью, лицо вытягивалось, приобретая звериные черты. Наконец, монстр встал на задние лапы, за спиной распахнулись мощные крылья, взметнулся длинный скорпионий хвост – с его острого конца сорвалось несколько коротких стрел и полетели в студента.
Не растерявшись, тот нырнул под ближайший стол, а стрелы вонзились в мебель и пол.
То, что минуту назад было профессором, на метр поднялось в воздух и что-то прорычало.
Студент на мгновение показался над столом, метнул флакончик, следом – второй такой же, и снова юркнул под защиту столешницы.
Демон выпустил вторую порцию стрел, но бестолку – флакончик разбился о его грудь удивительно легко, потекла фиолетовая жидкость, много, будто в пузырьке ее было не с наперсток, а с большой ковшик. Демона отбросило назад, он зарычал от боли и стал стремительно светлеть и раздуваться, будто воздушный шар, который наполняют водой. Пара секунд – и с громким хлопком демон взорвался.
Подождав несколько мгновений, парень вылез из-под столов, огляделся, удовлетворенно хмыкнул. Противную белесую жижу разметало по всей аудитории, густо пахло то ли прелыми водорослями, то ли болотной тиной с примесью сероводорода.
– Ноль процентов, – самодовольно буркнул парень, отвечая на свой же недавний вопрос, и поправил косуху. Вытащил из кармана перчатку из плотной чешуйчатой кожи, такой же мешочек, осторожно собрал все стрелы и только затем направился к выходу из аудитории. Взгляд его хмурился, что-то ему не нравилось, но сейчас нужно было убраться подальше. Он плотно закрыл дверь, развернулся, чтобы уйти, и чуть не столкнулся с какой-то студенткой.
– Это 416? – спросила та.
– Тервера сегодня не будет, – отмахнулся парень.
– Но у меня вышка.
– Точно не в этой аудитории, – самодовольно улыбнулся он и поспешил прочь.
На лестнице притормозил, приобнял пожилую уборщицу, что намывала ступени. Та вздрогнула, развернулась.
– Снова ты, окаянный! Ты же выпустился!
– Выпустился, выпустился! – подтвердил парень и задорно чмокнул уборщицу в щеку. – Теть Лид, в 416 какую-то хрень вонючую разлили, убрать бы надо.
– Да чтоб тебя!
– Не меня, жижу! – на ходу хохотнул парень, и, перепрыгивая через две ступени, понесся прочь из лекционного блока.
Севастополь встречает теплом и ярким солнцем. И не скажешь, что сейчас самое начало октября, по ощущениям – конец лета, даже деревья едва тронула желтизна. Бреду по перрону, колесики сумки мерно стучат на стыках тротуарной плитки. Игнорирую зазывал-таксистов и пытаюсь вспомнить, куда засунула солнечные очки. Судя по всему, быстро их не найти. Может, стоит снять пальто? Местные одеты легко, кое-кто даже в футболке, но мне боязно. Трудно перестроиться – в Питере, откуда я приехала, уже настоящая осень, сырая и хмурая. Ничего, потерплю, мама обещала, что идти мне недолго.
Миную здание вокзала, кое-как спускаю сумку по невысокой лестнице, пересекаю небольшую привокзальную площадь… и упираюсь в забор.
– Блин, мама…
“Напрямик пройдешь, через пути, выйдешь прямо к Автовокзалу, а там рукой подать, дорогу перейдешь – и считай пришла…”
Ага, как же…
Очень хочется психануть и расплакаться – меня вообще не должно здесь быть! Наверное, плохо так говорить, в Севастополь я приехала не отдыхать на море, а помочь больному дедуле, но чувства именно такие.
Звонит телефон. Судя по мелодии – мама. Будто почуяла мое состояние за две тысячи километров. Отвечать не спешу. Сперва убираюсь с дороги, пристраиваю сумку, сбрасываю рюкзак, выдыхаю и только потом принимаю вызов:
– Мам, я понимаю, что ты тут двадцать лет не была, но как бы… Тут все поменялось! Тут забор!
Мама спокойна как удав:
– И тебе привет, лягушонок. Добралась?
– Привет. В процессе, – бурчу недовольно. – Нет тут прохода по путям, как ты говорила! Забор поставили, все перегородили.
Мама удивленно хмыкает:
– Обидно. Но там и в обход недалеко.
Фыркаю в ответ. Даже комментировать не хочу. Справа – подъем к дороге, по которой плотным потоком едут машины, слева – закрытые ворота. Впереди за забором – железнодорожные пути, за ними – высоченные пирамидальные деревья, видимо, те самые севастопольские тополя, про которые любит вспоминать мама, а еще дальше – холмы, усыпанные невысокими частными домиками. Ни автовокзал, ни автобусы разглядеть не могу. Чувствую отчаяние. Город совсем не кажется приветливым, когда нужно топать по утренней жаре неизвестно куда, да еще и с тяжеленной сумкой, даром что на колесах, и с рюкзаком за плечами. Восторг, который испытала, увидев за окном вагона море, вмиг испаряется.
