Внезапно судия приидет,
И коегождо деяния обнажатся…
Тропарь Троичный
В музее «Куликово поле» есть неприметный экспонат, называемый «саблей Волынского». На самом деле это не сабля, а прорись – то есть, силуэт сабельной полосы, начерченный на бумаге. Пояснение под экспонатом гласит, что при императрице Анне Иоанновне сабля принадлежала кабинет-министру Артемию Петровичу Волынскому – потомку легендарного участника Куликовской битвы Дмитрия Боброка Волынского. Артемий Волынский собирался нанести на эту саблю надпись следующего содержания:
«Найдена сия сабельная полоса в степи из земли выпахана в урочище на Куликовом поле близ реки Непрядвы на том месте, где в 6887-м году а от Рождества Христова в 1379-м году была баталия со многочисленными татарскими войсками бывшими с ханом Мамаем во время государствующаго тогда в России благовернаго государя и великаго князя Димитрия Иоанновича Московскаго и всея России на которой баталии российским воинством сам великий князь командовал с ним же и помощные ему были войска литовские и протчия под приводством благовернаго князя Димитрия Михайловича Волынскаго за которого потом великий князь Димитрий Московский отдал в супружество сестру свою родную благоверную княжню Анну Иоанновну».
Надпись на саблю так и не была нанесена. Сама сабля бесследно исчезла. И вам понадобится опытный экскурсовод, чтобы объяснить, почему обведенному карандашом куску ржавого железа в музее уделено столь почетное место.
Итак, наша история начинается под вечер 8 сентября 1380 года, который, по ошибочным вычислениям Артемия Волынского, приходился на 1379 год от Р. Х. Сняв броню и омывшись от праха и крови, воевода Дмитрий Михайлович Волынский по прозвищу Боброк в сопровождении боевого слуги медленно едет по полю меж двух лесистых оврагов, вглядываясь в склизкую от крови землю, сплошь изрытую конскими копытами.
Малиновое солнце опускается за зеленую полосу горизонта. В его косых лучах черные бугры тел, покрывающих поле «аки снопы», кажутся стадом овец, сгрудившимся в центре и редеющим по краям. В ясном осеннем воздухе четко разносятся стоны, лошадиные хрипы и жалобные причитания на разных языках.
Навстречу воеводе, в сторону обедища поганого, где вчера находился татарский стан, громыхает воз, в который команда обозных мужиков собирает с поля железный урожай: копья, стрелы, целые клинки, шлемы и амуницию, пригодную для применения. Разглядывая мертвые тела, обозные проверяют, есть ли на шее крест, и мертвецов с крестами, крестьян, оттаскивают в скудельницы – углубления по краям оврага. Тела без крестов, поганых, оставляют на снедение зверям и птицам, уже сбегающимся и слетаюющимся на запах крови. Тех ордынцев, которые еще шевелятся и просят о помощи, деловито закалывают рогатинами.
Покойников в дощатой броне, с гербами на щитах, бояр и князей, складывают отдельно, чтобы в колодах отвезти на родину и предать честным похоронам.
Обозные переговариваются в полголоса, из уважения к витающим повсюду, еще не упокоенным, яростным душам. Они говорят на языке, который мы вряд ли поняли бы и, скорее всего, приняли за какой-то незнакомый диалект славянской семьи.
Спешившись, Дмитрий Михайлович разбирает содержимое воза, но, не найдя нужного, вновь взмахивает на коня с небрежностью профессионального кавалериста.
– Кто сыщет мою саблю, даю дирхем серебряной, – объявляет он.
Кланяясь, обозные заверяют воеводу, что сабля будет найдена, и Боброк едет дальше примерно по тому пути, которым бешено скакал несколько часов назад, но в обратном направлении.
Боброк сам повел в атаку Засадный полк и, выбрав среди татар бека в шлеме с позолоченной звериной мордой, погнался за ним, чтобы срубить для примера. Ему удалось срезать путь через поле и нагнать татарина на измученной лошади, которая сильно храпела и мотала головой, но он не мог занять нужную дистанцию для точного удара, и некоторое время они скакали рядом, поглядывая друг на друга через плечо, как два приятеля, скачущие наперегонки.
Лошадь татарина оступилась, и прежде чем противник успел подставить щит, Боброк ударил с оттягом между наплечником и подлетающей полостью бармицы. Сабля попала выше цели, высекла сноп искр из круглого шлема и, отпружинив, как пила, улетела в сторону.
Боброк придержал коня, чтобы достать шестопер, и этого мгновения хватило татарину, чтобы отскочить за пригорок, на безопасное расстояние. Гоняться за ним по полю, отрываясь от своих, было бессмысленно, – противник и так уже был опрокинут. Воевода запомнил растопыренный репейник, у которого сабля так предательски от него упрыгнула, но теперь, в сумерках, безлюдное поле выглядело совсем иначе, чем в полдень, когда люди теснились и дрались здесь плечом к плечу.
– Черт, черт – поиграй и отдай, – приговаривал слуга, свешиваясь с седла и вглядываясь в какой-то предмет, оказавшийся кривой тенью куста.
– Не годится его поминать среди заложных мертвецов, – строго заметил воевода.
– Ай утащат? – справился слуга, который выполнял при воеводе должность ординарца, прошел с ним не одну кампанию и был скорее товарищем, чем холопом.
– Саблю мою утащили, и тебя утащат, – серьезно отвечал Боброк.
Слуга стал креститься, бормотать молитву и плевать через плечо. Такими вещами в те времена не шутили, – тем более, что волынец Боброк, как выходец из богатой нечистью Юго-Западной Руси, имел репутацию опытного мага и колдуна и искусно поддерживал ее среди ратников своим таинственным поведением.
Воевода Дмитрей Михайлович Волынский по прозвищу Боброк был первым из представителей рода Волынских, занесенных в российские родословные книги. Он пришел с сыновьями Борисом да Давыдомиз Волынские земли и принадлежал к одной из правящих фамилий Волынского княжества – литовским потомкам Гедимина или русским потомкам Рюрика. К тому времени, о котором здесь речь, фамилия Волынского уже не владела одноименным княжеством, а была лишь ответвлением этого рода, утратившим свои вотчины.
На Москве Дмитрий Боброк превратился из князя в одного из бояр великокняжеского двора. Но это «понижение» титула значительно повысило его реальный статус. Он получил от московского князя в кормление обширные земли в разных местах Московии, возглавлял важнейшие военные походы или входил в число военачальников московской рати. Дмитрий Иванович отдал за вдовца Боброка свою родную сестру Анну. И великий князь называл Боброка «брате мой Димитрие» отнюдь не символически.
После перехода на московскую службу Дмитрий Боброк трижды водил великокняжескую рать в походы: против Олега Рязанского, на Болгары и Северскую землю. Все эти кампании прошли удачно и принесли Дмитрию Михайловичу репутацию воеводы
