1. Сад для бедной маргаритки
Татьяна Коростышевская
Сад для бедной маргаритки
Ардерских принцев звали Клод и Филипп, причем кого именно как — для большинства обитателей замка оставалось загадкой, ибо юноши были близнецами, высокими и широкоплечими, с одинаково блестящими темными волосами и глазами столь теплого карего оттенка, что пред восхищенным либо влюбленным их взглядом не в силах была устоять ни одна девица, вдовушка, дама, танцовщица или куртизанка на многие лье окрест. Его величество Тигарден наследников различал, но обращаться к ним предпочитал как «болваны вы половозрелые», «династическое проклятие», «лентяи», ну и прочими нелестными эпитетами, диктуемыми бурным военным прошлым венценосной особы.
В этот прекрасный летний вечер, дарующий наконец прохладу, когда Лорд Солнце еще не до конца скрылся за горизонтом, а супруги его, луны Нобу и Алистер, только готовились явить человечеству свои лики — темный и белоснежный соответственно, принцы беседовали на крыше башенки внутреннего замкового круга и, полускрытые балюстрадой, угощались птичьей вишней, сплевывая косточки вниз.
— Король все-таки исполнил свою угрозу, — сказал Клод, метким выстрелом сбивая перо с шествующей через двор дамы. — Он нас женит. Четыре два.
— Продолжение династии есть первейшая обязанность, — Филипп явно кого-то передразнивал, — налагаемая на... Пригнись! Нас заметят!
— Война его испортила, — сообщил Клод, пережидая опасность на корточках. — Я имею в виду не вообще, а последняя. Он вдруг задумался о хрупкости человеческой жизни и опасности оставить престол без наследника. Стареет.
— Буквально накануне я пытался донести до старикана мысль, что переизбыток наследников хуже недостатка, приводил примеры из древнейшей и заграничной истории про братоубийства, отцеубийства и детоубийства.
— А он что? — Клод выглянул за парапет и щелчком отправил вниз очередную косточку. Истошный дамский визг проводил последние солнечные всполохи. — За это, пожалуй, я получаю сразу два очка, счет шесть два в мою пользу.
— Он выразил восхищение нашему учителю и заставил меня чистить конюшни, чтоб физическая моя форма не отставала от умственной. — Филипп поморщился и, высмотрев жертву, отправил косточку в цель. — Шесть три.
— Ты только посмотри, сколько женщин приехало по наши души! Сотня?
— Лорд канцлер сказал, что двести три половозрелых ардерских девицы возрастом от тринадцати до сорока восьми лет выразили желание принять участие в отборе. А его величество заметил, что «если из двух сотен женщин эти обалдуи не выберут...»
— Я гляжу, ты у нас примерным наследничком заделался: с тем побеседовал, с этим... Готовишься?
— Шесть шесть!
— Врешь! Одним выстрелом?
Во дворе уже зажглись фонари, поэтому принцы без опаски перегнулись через балюстраду.
— Смотри! Вон та семейка. Вульгарная матушка в цветочной шляпе и две дочери — дылда и толстуха.
— Какой кошмар, — хмыкнул Клод. — Хотя тебе подойдет та, что пострашнее. Не уверен, они обе, гм-м, тебя достойны.
— А тебя вообще мать! Погоди, дочурок три. Сейчас я ее...
— Это горничная. Одета в какие-то обноски и тащит весь багаж. Хотя нет, кастелян говорил, что гостьям привозить слуг запрещено. — Принц придержал брата за локоть, не позволяя сделать выстрел. — Хорошенькая какая!
Девушка внизу как раз запрокинула голову, пытаясь рассмотреть, откуда прилетели снаряды в ее родственниц. Большие светлые глаза и густые блестящие волосы казались серебряными в фонарном свете.
— Мой выбор сделан, — сказал быстро Филипп. — Молодая, сильная, вон какую поклажу способна нести. Немедленно нужно сообщить старикану, что оставшиеся двести две девицы...
— Ну-ну, малыш, — Клод покровительственно похлопал брата по плечу, — разберемся по старшинству. Эту маргаритку выбираю я.
— Можно подумать, четверть часа, на которые ты дольше портишь жизнь окружающим, хоть что-нибудь решают. Я первый.
И принцы, толкаясь плечами на узкой винтовой лестнице, наперегонки устремились к его величеству Тигардену.
2. 2
Жара стояла просто ужасная. Вереница экипажей растянулась на многие лье по столичному тракту, наша карета продвигалась среди прочих с медлительностью улитки. Разумеется, все были раздражены, и многие не считали нужным свое раздражение сдерживать. Мне еще повезло, маменька позволила взять с собой на облучок старый зонтик от солнца, почти совсем не дырявый, а во флягу, которую я отыскала среди хлама на чердаке, поместилось около двух пинт колодезной воды. Форейтору Жану приходилось хуже, хотя бы потому, что жажду он утолял кисло воняющим сидром. Уже к полудню соседа моего изрядно развезло, и хмельную свою злость он направил на первый же сочтенный им достойным объект. Форейтор выругался и щелкнул кнутом стоящую на обочине нищенку. От резкого звука удара я вздрогнула, а женщина рухнула в дорожную пыль. Наша карета продвинулась вперед еще на пару локтей. Я спрыгнула с облучка и приблизилась к несчастной.
— Простите. — Протянув руку, я помогла ей подняться. — Он не хотел...
— Не хотел? — Нищенка сплюнула под ноги и размазала плевок босой ступней. — Не хотел...
— Простите, — повторила я, думая, как скоро маменька заметит мое отсутствие и что по его поводу скажет.
Скорее всего: «Подобное тянется к подобному, вот и замарашка нашла себе подружку-оборванку». И добавит, что, если бы не ее, маменькина, доброта, ходить бы мне от деревни к деревне, прося подаяние, как эта босоногая нищенка.
Женщина была очень высокой и болезненно худощавой, ее платье из вытертого до ветхости темного бархата висело на ней мешком, распущенные черные волосы, влажные у лица, к плечам покрывал слой пыли, скуластое лицо тоже было грязным, нижняя губа напухала от удара.
— Держите! — протянула я носовой платок. — Если смочить ткань...
— Пустая трата жидкости. — Глаза нищенки блеснули алым, она схватила флягу и жадно приникла к горлышку.
Вереница экипажей пришла в движение, и я потянула за ветхий бархатный рукав, чтоб мы отошли с дороги в жухлую траву.
— Дворянский герб? — спросила женщина, рассматривая опустевшую флягу. — Кажется, де Жуаньи? Украсть вещицу ты не могла, просто духу бы не хватило, значит...Ты, что ли, графская служанка? И господа твои путешествуют ко двору в столь чудовищной развалюхе, посадив на облучок какого-то неотесанного пейзанина?
Отчаянно покраснев, я пробормотала:
— Маргарита де Жуаньи, и...
— И юная графиня, — нищенка исполнила преувеличенно торжественный реверанс, — не сумевшая окоротить зарвавшегося слугу, желает теперь избежать последствий?
— Последствий? — растерялась я. — Нет, просто...
Что просто? Я ее пожалела, эту странную женщину, по-человечески пожалела. И да, укоротить форейтора я не смогла, и вовсе не от недостатка времени. Потому что никакая я не графиня, я никто, меньше чем никто, падчерица, бесправная и нелюбимая.
