Введение. Что такое спор о варягах?
Вначале, перед тем как приступить к рассмотрению обстоятельств и причин возникновения спора о варягах, я должен объяснить несколько немаловажных моментов, связанных с моим вхождением в тему истории этой дискуссии, а также применяемыми методологическими принципами. У автора тоже есть своя точка зрения, есть свои отправные принципы, которые нужно сразу обозначить.
Эта книга посвящена дореволюционной части истории так называемого варяжского вопроса, когда споры в основном шли по поводу летописи, ее прочтения и толкования. Она начинается с полемики М.В. Ломоносова и Г.Ф. Миллера и завершается работами А.А. Шахматова. Советская и современная часть истории будет изложена в другой книге. Однако вводная глава охватывает более широкую тему, поскольку в ней изложен общий для всего предпринятого мной исследования истории спора о варягах методологический принцип.
Книга рождалась долго и мучительно, в течение почти 20 лет. Первый интерес к той теме у меня появился в начале 2000-х годов, и он не был связан напрямую с русской историей. Тогда я больше интересовался историей и археологией Сибири и вряд ли предполагал, что когда-нибудь буду заниматься мало знакомой и в общем-то не очень интересной для меня историей Древней Руси. Приключения князей из обширного дома Рюриковичей и пафос, сочившийся из литературы по русской истории, меня не особенно трогали; тагарские курганы были и остаются для меня ближе и любезнее.
Но все же оказался мостик, связывавший историю Сибири и историю Руси. Этим мостиком стал немецкий историк, с молодости связавший свою жизнь с Россией, Герхард Фридрих Миллер. Он совершил поездку по Сибири, побывал во многих сибирских острогах, скопировал множество документов из воеводских канцелярий, которые позднее погибли. На основе этого обширного материала он написал свою «Историю Сибири», которая стала первой книгой по истории Сибири, до сих не потерявшей своего значения. Я использовал ее в своей первой книге «Покорение Сибири: мифы и реальность».
Миллер также занимался историей Руси и стал участником изначального спора о варягах, в котором его оппонентом выступил М.В. Ломоносов. В работах советских исследователей историографии Миллера как только не поносили и не принижали! Это меня неприятно поразило. Крайне несправедливое отношение к историку, проявившему огромное трудолюбие в изучении сибирской истории, создавшему первый научный журнал по русской истории на немецком языке, сделавшему первую публикацию отрывков из русской летописи. У меня появилось стремление детальнее разобраться в этой теме спора о варягах и защитить доброе имя ученого-немца, столь много сделавшего для русской и сибирской истории.
Результатом этого стали довольно обширные предварительные рукописи по историографии, в которых центральное место занимал этот самый спор о варягах, его главные участники, хотя, конечно, приходилось уделять внимание и боковым темам, также весьма важным для понимания сути поставленной проблемы. В целом я тогда стремился составить нечто вроде детального историографического обзора дискуссии с рассмотрением аргументов норманистов и антинорманистов и развития хода спора. Некоторые части этих обширных рукописей я опубликовал в 2004 году в виде нескольких статей, посвященных М.В. Ломоносову и Г.Ф. Миллеру.
Насколько помню, тогда я не ставил перед собой цель представить свое мнение по этому вопросу, полагая, что труд по развитию своей концепции ранней истории Руси может оказаться слишком большим и непосильным. Материалов и публикаций, которые требовалось изучить, было весьма и весьма много, к тому же имевшиеся в начале 2000-х годов публикации вовсе не создавали впечатления, что проблема эта разрешима. Потому я ограничивался чисто историографическими рамками и стремлением воздать всем участникам этого спора по заслугам. Дополнительно я надеялся, что подробный разбор дискуссии о варягах все же окажет влияние на остальных исследователей и сделает возможным завершение спора выработкой некоей согласованной и базирующейся на научных аргументах позиции.
Но после нескольких лет, доведя рукопись до трудов М.П. Погодина, я охладел к работе и вскоре ее надолго забросил. Причиной тому была сильная неудовлетворенность проделанной работой. Рукопись быстро распухала в объеме, пополняясь все новыми и новыми подробностями давно отшумевших разногласий, но при этом ясности не прибавлялось. Детали и подробности не объясняли, как и почему рождались те или иные точки зрения; складывалось впечатление, что та или иная версия происхождения варягов – это не более чем произвол историка. Вот пришло, скажем, каким-то образом в голову Н.И. Костомарову выводить русь из Литвы, и он эту точку зрения защищал, в том числе и во время второй публичной дискуссии.
Можно было бы и не раздумывать о причинах формирования точек зрения и явочным порядком согласиться с мыслью об их произвольности, но тут было два момента, которые это сделать не позволяли. Во-первых, разброс точек зрения, высказанных за века дискуссии, был столь велик и разнообразен, что будто бы каждый исследователь ранней истории Руси считал своим долгом высказать свою, особенную точку зрения. Заметим, что ни в одном другом разделе русской историографии не было столь буйно процветавшего плюрализма мнений; там обычно быстро складывались две или три основные позиции, с которыми соглашались все другие исследователи, и одна из них приобретала доминирующий характер. В споре о варягах, несмотря на оформление лагерей норманистов и антинорманистов, этого не происходило и даже внутри этих лагерей существовали различные позиции.
И это при том, что произвольность точки зрения в истории все же ограничена наличным корпусом письменных источников, доступными археологическими материалами, да и логикой научного рассуждения. Довольно быстро мне стало ясно, что главный привод спора о варягах лежал за пределами собственно исторической науки и определенно имел политический характер.
Во-вторых, многие исследователи, особенно из лагеря антинорманистов, проявляли по ходу дела необычайную приверженность к своим точкам зрения и защищали их почти буквально с пеной у рта, со скатыванием в самую низкопробную публицистику, даже тогда, когда аргументы их разбивались напором фактов. Так, целый ряд исследователей проявил склонность к категорическому отрицанию и присутствия, и сколько-нибудь значимой роли скандинавов на Руси, невзирая на то что археологические материалы ясно показывали присутствие скандинавов и их высокое социальное положение в обществе Древней Руси, на то, что скандинавские саги и рунические надписи прямо говорили о путешествиях скандинавов на восток, да и на то, что русские князья имели родственные и политические связи со Скандинавией.
