Земля, что вокруг моего жилища,
Стала ещё прекрасней с тех пор,
Когда я увидел
Лица, которых доселе не видел.
Всё стало намного прекрасней,
Всё стало намного прекрасней,
И жизнь вся наполнилась благодареньем.
О мои гости, о мои гости,
Жилище моё стало очень большим.
(из эскимосских песен)
Ветер был голоден. Он отправился в поход с далёкого севера, где лежал океан в морщинах торосов. И среди льдин бродили косматые белые медведи в поисках нерп. Медведи, никогда не ведавшие мёда.
Осталась позади тундра с низкими кустарниками и ягелем. С удивительно вкусным ягелем, как думали поедавшие его карибу. Тундра, полная странных легенд, подслушанных ветром подле яранг.
И открылась тайга, где в небо уже дыбилась не застывшая океанская вода, а земля. Горбами сопок она поднимала к облакам красную бруснику, сизый гонобобель, розовый иван-чай, голубовато-зелёный стланик. И лиственницу, чья хвоя умела становиться золотой.
А потом и тайгу оставил далеко позади.
Он устал и проголодался. Ветер упал в траву, мокрую от недавнего дождя. Наконец-то смог обрести тело и подняться на ноги. И оглядеться. Где-то у реки пичуга заводила песню. Так добрая хозяйка заводит тесто на честных дрожжах. Справа от себя странник увидел высокий холм, на его вершине чернели башни готического замка. Иного жилья вокруг не примечалось. Ветер улыбнулся и отправился в сторону замка. Он искренне надеялся, что там его накормят.
* * *
Грифула скучал. Он медленно потягивал животный сок из зелёного бокала со щербатым краем. И грустно смотрел в камин, где огонь лениво лизал шершавым языком дрова. Хозяин замка Вампирьяк не знал, чем ему заняться, ибо обычные все развлечения перепробовал не единожды.
Устроить праздник для желудка? Так он никогда не был чревоугодником. К тому же объедаться в одиночку столь же предосудительное занятие, как и напиваться, чокаясь с зеркалом. А барон де Люп, единственный сосед и друг графа, посещающий иногда замок Вампирьяк, ныне был в отъезде. И оставалось бедному графу всего развлечений – сидеть подле камина, медленно цедить из древнего бокала родовое проклятие, да время от времени переругиваться со своею экономкой, настырной в своей вредности старухой.
Но скучать ему оставалось недолго. До слуха де Вампирьяка донёсся от входной двери вопрос дребезжащего бронзового колокольца: «Приш – чёл гость – ть. Впус – тить, дзинь?».
– Да! – поспешно крикнул граф.
Гость оказался высок, худ, молод, но сед. И в глазах голубого хрусталя застыли усмешка и холод. Грифула никогда не страдал излишними мистическими страхами, но невольно ему стало не по себе. «Наверное, именно так и выглядят смертные люди», – подумал он. Но радушие – превыше предубеждений.
– Добрый вечер! – улыбнулся, сохраняя внутреннее достоинство. Этикет для аристократа – всё равно, что палаш для наёмника, – Чем могу служить?
– Я путник… иду издалека. Если я не стесню вас…, – незнакомец замялся.
– Конечно, нет, – Грифула пришёл на помощь, – Столом не бедны, постелью богаты и гостю всегда мы рады.
Незнакомец улыбнулся, но улыбка не добавила ему света.
– Вы поэт? Там, откуда я родом – стихи и дыхание звучат одним словом.
– Благодарение Творителю, нет, – смутился граф, – В мире хватает сочинителей и помимо меня. А я лишь изредка играю с рифмами.
– Будьте осторожны, – серьёзно сказал гость, – В поэзии нельзя играть. Это всё равно, что бездумно ломать стены вашего дома. Одну можно сломать без беды, а без другой – рухнет весь дом.
– Прошу прощения, я до сих пор не представился. Моё имя Нордер, – гость сухо поклонился.
– Глад Грифула, граф де Вампирьяк, к вашим услугам! – торжественно произнёс хозяин и отвесил поклон, обнажив острую сталь этикета.
* * *
Они сидели за длинным рассохшимся от времени буковым столом. Еда же на этом столе была простой – ни лебедей вам, ни трюфелей, ни прочих изысков, от которых не сытость в желудке, а тяжесть на душе. Еда была такой, какую подадут в богатом деревенском доме. Свинина, жаренная в сметане, взбитой с яйцами; варёный заморский корнеплод, прозванный подземным хлебом; вымоченные в бочке огурцы. И много кружек светлого пенного пива с толикой мёда.
Гость был странен, а значит интересен. «Спокойно, – сказал себе граф, – главное не спугнуть!». Он ощущал азарт. Азарт, давно забытый на охоте.
– Господин Нордер, – осторожно начал он, – такой опытный путешественник как вы, повидал, думается, много прекрасных мест…
– Почему вы решили, граф, что я опытный путешественник? – гость отложил столовый двузубец.
– Вы издалека. Могу утверждать столь же смело, как и то, что жёлтое наше солнце ходит каждый день вокруг земли, восхваляя Творителя!
Нордер внезапно застонал. Граф резко вскочил. Он испугался, и испугался всерьёз. Не за себя, а за гостя. Но тут Грифула понял, что ошибся: демон просто смеётся.
– В чём дело? – холодно спросил граф.
– Вы всё равно не поймёте… Но спасибо!
– За что?!
– Вы развеселили меня, граф. Никогда бы не поверил.
– Почему? Вам никогда раньше не было весело? – граф был раздосадован пустым своим испугом и нелепым смехом Нордера, но невольно ощутил сочувствие.
– А вы слышали когда-нибудь, как смеётся огонь в камине, граф?
И Грифула забыл о сочувствии. Нелепый ответ окончательно разозлил его. Злость вспыхнула где-то в желудке и пеной поднялась к горлу. И сразу захотелось крови. Раздвоившийся язык ящерицей юркнул по клыкам. Не граф, не гостеприимный хозяин надвигался на Нордера. Багровое безумие метнулось к горлу бедняги. Бедняга криво улыбнулся, подался навстречу смерти и раздался СВИСТ. Тяжёлый порыв ветра поднял де Вампирьяка вверх, и тело графа рухнуло на мозаику пола. Мир погас.
Когда Грифула очнулся, он с трудом приподнял голову. Огляделся и не сразу смог признать обеденный зал родного замка. Стол был разбит в чепуху, гобелены истерзаны, окна зияли воспоминаниями о витражах. Тяжеленые деревянные кресла лежали тихонько в уголке и притворялись табуретами. Лишь люстра гордо раскачивалась под потолком, словно и не пронёсся тут самый мощный ураган, виденный Грифулой за все четыреста с лишним лет жизни.
Сам Грифула лежал на каменном полу, голова гудела пожарным колоколом, а волосы были подозрительно мокрыми. Граф провёл по ним рукою, и пальцы окрасились рудою. «Разбил», – равнодушно подумал аристократ.
– …Вдребезги! – ворчал знакомый старческий голос, – Всё вдребезги! Анафемные дети, корень мандрагоры вам в любовное зелье, что натворили. Последние силы трачу, перейду ведь завтра, будете Извергиль звать: «Бабушка, бабушка!», а нету бабушки, извелась бабушка! Что стоишь, шлында, пестом в ступе? Уйди с дороги, пока Извергиль добрая!
