Глава XXXIII
Утро комиссионера
Через день, в семь часов утра Сальватор постучал в дверь дома Петрюса.
Молодой художник еще спал, видя сладкие сны, которые вились над его изголовьем. Вскочив с кровати, он открыл дверь и встретил Сальватора с распростертыми объятиями и полузакрытыми глазами.
– Что нового? – спросил Петрюс с улыбкой на губах. – Вы хотите мне что-нибудь рассказать или снова оказать мне какую-нибудь услугу?
– Вовсе нет, дорогой мой Петрюс, – ответил Сальватор. – Я, напротив, пришел просить вас об одной услуге.
– Говорите же, друг мой, – произнес Петрюс, подавая ему руку. – Я желаю только одного: чтобы она была как можно большей. Вы ведь знаете, что я только и жду случая броситься за вас в огонь.
– Я в этом никогда и не сомневался, Петрюс… Дело вот в чем: у меня был паспорт, и я отдал его месяц тому назад Доминику, который отправлялся в Италию и опасался, что его арестуют, если он будет путешествовать под своим настоящим именем. Сегодня по причине, о которой я расскажу вам чуть позже, Францию покидает Жюстен…
– Он уезжает?
– Сегодня ночью или завтра ночью.
– Надеюсь, с ним не случилось ничего страшного? – спросил Петрюс.
– Что вы, напротив! Но все дело в том, что он должен уехать так, чтобы никто об этом не знал. А для этого ему, как и Доминику, необходимо уехать под чужим именем. Между ним и вами всего два года разницы, все приметы совпадают… Есть ли у вас паспорт и можете ли вы дать его Жюстену?
– Я в отчаянии, дорогой Сальватор, – ответил Петрюс. – Но вы ведь сами знаете, какая деликатная причина заставила меня задержаться в Париже на целых полгода. У меня есть старый паспорт до Рима, но он уже год как просрочен.
– Черт побери! – произнес Сальватор. – Вот это неприятность! Жюстен не может идти за паспортом в полицию: это привлекло бы к нему внимание… Пойду к Жану Роберу. Но Жан Робер на целую голову выше Жюстена!
– Постойте-ка…
– А! Вы чем-то хотите меня порадовать?
– Скажите, а Жюстену не все ли равно, в какую страну отправляться?
– Решительно все равно. Ему надо только выбраться из Франции.
– Ну, тогда я смогу ему помочь.
– Каким же образом?
– Я дам вам паспорт Людовика.
– Паспорт Людовика? А как он у вас оказался?
– Очень просто: он недавно ездил в Голландию и вернулся только позавчера. Я давал ему свой чемодан. Он вернул его мне, но оставил в его кармашке свой паспорт.
– Ладно! Но если Людовику вдруг захочется вернуться в Голландию?..
– Это маловероятно. Но в этом случае он сможет заявить, что потерял паспорт, и попросит новый.
– Отлично.
Петрюс открыл свой баул и вынул из него бумагу.
– Вот паспорт, – сказал он. – И пожелайте другу Жюстену счастливого пути!
– Благодарю вас от его имени.
Молодые люди, пожав друг другу руки, расстались.
Пройдя Восточную улицу, Сальватор проследовал по аллее Обсерватории, свернул на улицу Ада со стороны заставы и достиг приюта подкидышей. В течение секунды он поискал взглядом нужный дом и, казалось, нашел его: это был дом каретника.
Хозяин дома стоял перед дверью. Сальватор ударил его по плечу.
Каретник обернулся, узнал молодого человека и поприветствовал его одновременно дружески и уважительно.
– Мне надо с вами поговорить, мастер, – сказал Сальватор.
– Со мной?
– Да.
– Я к вашим услугам, мсье Сальватор! Не желаете ли войти в дом?
Сальватор кивнул, и они вошли.
Пройдя через лавку, Сальватор вышел во двор и увидел в глубине его под огромным навесом дорожную коляску. Очевидно, он знал, что она должна была оказаться здесь, потому что направился прямо к ней.
– А вот и то, что мне нужно, – сказал он.
– А! Хорошая коляска, мсье Сальватор! Отличная колясочка! И я уступлю ее вам по дешевке: вам просто повезло!
– Достаточно ли она крепка?
– Мсье Сальватор, я за нее ручаюсь. Можете объехать на ней земной шар и вернуть ее мне: я куплю ее у вас со скидкой в двести франков.
Не обращая внимания на слова каретника, который, как и всякий продавец, просто обязан был расхваливать свой товар, Сальватор, взяв коляску за дышло, выкатил ее, словно это была детская коляска, на середину двора и принялся внимательно осматривать с видом человека, прекрасно разбирающегося в каретном деле.
Он нашел, что она вполне подходит, несмотря на некоторые недостатки, о которых тут же заявил каретнику. Тот пообещал устранить их к вечеру того же дня. Каретник не обманул: коляска была и впрямь удобной и, что было особенно ценно, очень крепкой.
Сальватор немедленно договорился о цене: сошлись на шестистах франков. Они договорились, что в половине седьмого вечера коляска, запряженная двумя добрыми почтовыми лошадьми, будет стоять на внешнем бульваре между заставой Крульбарб и Итальянской заставой.
Что же касается оплаты, то тут трудностей не возникло: Сальватор, желавший платить за все только тогда, когда его приказы исполнялись в точности и, вероятно, имевший какие-то дела на завтра, назначил каретнику встречу на утро через день. Каретник, знавший, что Сальватор человек правильный, как говорят на торговом жаргоне, с легкостью согласился подождать деньги сорок восемь часов.
Сальватор расстался с каретником, спустился по улице Ада, прошел по улице Бурб (сегодня она называется улица Королевских Ворот) и достиг порога некой маленькой двери напротив Материнского приюта.
Именно там жил столяр Жан Торо со своей любовницей мадемуазель Фифиной. Любовницей в полном смысле этого слова.
Сальватору не надо было спрашивать у консьержа, дома ли плотник, поскольку, едва ступив на первую ступеньку лестницы, услышал рев, ибо крестный отец, давший Бартелеми Лелону имя Жан Торо, избрал это имя, точно ему подходившее.
Крики мадемуазель Фифины, добавлявшие в этот речитатив пронзительные нотки, доказывали, что Жан Торо исполнял не сольную арию, а часть дуэта. Волны этого шумного концерта, вырываясь из двери, указывали Сальватору, куда ему следовало идти.
Поднявшись на пятый этаж, Сальватор как бы попал под лавину криков. Он вошел не постучавшись, поскольку дверь была приоткрыта. Это было одной из предосторожностей мадемуазель Фифины, всегда оставлявшей себе путь отступления на случай гнева разъяренного гиганта.
Перенеся ногу за порог, Сальватор увидел, что противники стоят лицом к лицу: мадемуазель Фифина с растрепанными волосами и бледная как смерть грозила кулаком Жану Торо, красному как мак и рвущему на себе волосы.
– А! Несчастный! – вопила мадемуазель Фифина. – Ах, глупец! Ах, придурок! Ты думал, что эта малышка твоя?
– Фифина! – рявкнул Жан Торо. – Предупреждаю тебя, что я тебе сейчас врежу!
– Так вот знай: она не от тебя, а от него!
– Фифина, ты что же, хочешь, чтобы я засунул вас обоих в ступку и растер в порошок?
– Ты? – сказала угрожающе Фифина. – Ты, ты, ты?..
