1. Вступление.
Ты меня называла Каем,
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠЗа моё ледяное сердце…
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠПроверяла на вкус — не таю,
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠЕм пломбир только марки Mercer’s.
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠИзменяю /вошло в привычку/
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠС самой рыжей, несносной Гердой,
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠСлово «вечность» беру в кавычки,
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠЛгу божественно, достоверно…
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠТридцать восемь алмазных граней
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠБелоснежной моей природы,
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠБезупречно и точно ранят
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠЖенщин самой святой породы —
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠСамых лучших и самых нежных
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ/это свойство надёжней яда/
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠБыть влюблённой в пустыне снежной —
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠИм другого совсем не надо.
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠЛишь одно не сойдётся в сказке —
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ/посмотри — за окном светает/
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠКоролева, как прежде, в маске,
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠСердце Кая /права/ не тает…
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠПросто бьётся на сто созвездий,
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠС каждым взглядом /что снова мимо/
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠВот и лжёт он, что с Гердой вместе,
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠИ что лето неотвратимо.
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ• ────────── 〤〤〤 ────────── •
ᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠᅠ© Снежный Рыцарь
- БЕГИ, МИШКА!
Отчаянный крик мужчины сработал ускорителем получше любого смачного пинка, затихая в бешенном стуке моего сердца.
Меня колбасило от увиденного так, что первые два шага я просто запиналась сама об себя, в какую-то секунду снова повалившись на колени и громко всхлипывая, когда ощущала, как Нил снова поднимает меня, говоря что-то грозно и отрывисто, словно приказывал, даже если я ничего не понимала.
Шатаясь и дрожа всем телом, я пыталась встать под градом участившихся выстрелов и криков, уже не понимая, это пытаются поймать меня, или отбиваются от того, кто был страшнее ядерной войны и ужасней хищника, выпущенного из клетки на свободу.
Он и был зверем!
Он и был хищником!
Всем телом я ощущала его, даже если, к счастью, не находилась близко!
Ощущала его эйфорию и страсть!
Жажду крови и ненасытность, с которой он рвал людей на части, не задумываясь над тем, что они были не марионетками, а живыми существами, у которых были семьи и чувства!
Это было его долгожданное блаженство!
Его собственный кровавый рай, в котором он был царь и бог, способный упиваться болью и страданиями, верша судьбы и говоря всему миру, что нет такой силы, которая способна его сломить и покорить!
Уже не важно для чего его выпустили на свободу!
Теперь я понимала только одно – он не вернется в клетку, пока не уничтожит каждого, кто посмел забрать у него годы жизни, проведенные в лаборатории!
Это было сродни оргазму для него – долгожданного, долгого, сладостного, когда уже не было ни сил, ни желания сдерживать себя, погружаясь в собственную безнаказанность так глубоко, как только было возможно…и даже еще глубже, до самого черного предела, где в глухой вязкой темноте взрывались фейерверки его желаний самых низменных и страшных!
И чем громче были крики умирающих в страшных муках людей, чем отчаяннее были стоны тех, кто пытался спастись от него – тем сильнее он становился, впитывая в себя каждую эмоцию и пожирая ее со вкусом и жадностью.
Это был его пир с самым сладким и желанным блюдом, которое в этот раз было горячим и сочным – местью!
Я не оборачивалась, чтобы увидеть это всё в его жутких глазах.
Я бежала вперед, задыхаясь и захлебываясь тем, что преследовало меня его черной тяжелой поступью, слыша за спиной крик Нила, который становился все тише и тише:
- Не верь ему, Мишка! Не слушай, что он говорит! Ты - его добыча и способ отомстить! Он знает всё, что ты чувствуешь, и будет использовать это против тебя! Отец найдет тебя и спасет, просто продержись эти пару дней!..
Я бежала так, как еще никогда не делала этого в своей жизни, задыхаясь от слез и отчетливого понимания того, что в этой мясорубке стараниями Объекта номер семнадцать не выживет никто. Даже Нил…
Я бежала, не позволяя себе обернуться и на секунду, даже если иногда мне казалось, что выстрелы становятся ближе ко мне, как и разъяренные крики, которые прекращались так же резко, как начинались, отчего мои ладони становились холодными и влажными.
Даже если за мной кто-то пытался бежать, ни один из преследователей не догнал.
…вероятней всего и не выжил.
Падая в рыхлую лесную землю, на камни или ветки, я не чувствовала ни боли, ни ран, ни крови – ничего кроме полыхающих легких, воздух в которых словно горел, прожигая грудную клетку насквозь и отбирая всё больше и больше моих сил.
Но я подскакивала снова, чтобы устремиться вперед, каждую секунду прикасаясь окровавленной ладонью к карману, в котором было мое спасение.
Вернее лишь тонкая и хрупкая надежда на нее, но сейчас мне было достаточно и этого.
Мне казалось, что я бегу целую вечность, выжимая легкие насухо, и с ужасом прислушиваясь к звукам леса, боясь понять, что он идет следом за мной, пока не повалилась в очередной раз мох, распластавшись на нем и чувствуя, что я больше не могу…
Не могу дышать, не могу двигаться, судорожно обхватывая себя обеими руками под грудью, потому что казалось, что с минуты на минуту она просто взорвется, оставляя внутри меня лишь горстку пепла и долгую мучительную смерть без кислорода, которого сейчас не хватало так катастрофически!
В голове роились сотни мыслей одна страшнее другой, когдаискренне хотелось заставить свой мозг поверить в то, что всё происходящее на той поляне было всего лишьплодом моей больной фантазией и не более.
Но мозги были безжалостны и холодны, буквально вырезая в голове картинку за картиной, отчего тошнота тугими ядовитыми кольцами опоясывала живот, как колючая проволока, не давая мне возможности позабыться в небытие.
Господи, как же хотелось стать слабой, и просто упасть в обморок!
Полежать в этом мху, словно на перине, и восстановиться. Хотя бы несколько блаженных минут без бегущих галопом мыслей о том, что же будет дальше и что мне делать теперь, когда я осталась совсем одна в лесу.
Но не так страшен был лес с его обитателями, как тот, кто остался позади!
Продолжая судорожно хрипеть, глотая чистый воздух, наполненный озоном, я завопила от всей души, когда надо мной вдруг показалось знакомое лицо, которое было таким прекрасным и таким устрашающим сейчас!
Дьявольски прекрасные черты, наполненные жаждой крови и боли, которые доставляли ему истинное наслаждение настолько сильное, что он был возбужден и воодушевлен и сейчас, рассматривая меня теперь так нестерпимо близко, что я могла увидеть каждую его смоляно-черную ресничку, и эти необыкновенные глаза насыщенно синего цвета бушующего океана, озаренного молниями.
Господи, а ведь раньше я думала, что ад – это олицетворение красного и черного, не представляя, что боль и наслаждение от мучений кого-то могут прятаться в глубокой бесконечной синеве!
Я снова ощущала собственной кожей его эмоции и эту кровожадность, с которой он рассматривал меня, словно раскрывая себя во всей ужасающей красе, где он купался в кровавой реке, подплывая ко мне обнаженный, возбужденный и заинтересованный тем, что может увидеть каждый уголок моей сжавшейся души, кусая ее и ковыряя до криков и мольбы.