Я опаздывала. Бегала по квартире в одном белье, потная и злая, в отчаянных поисках сумочки и упорно игнорировала не замолкавший телефон: Артем уже минут пятнадцать пытался до меня дозвониться.
Артем, в прошлом мой одноклассник, а ныне друг, пригласил меня на какую-то новомодную вечеринку – «Друзья друзей», – смысл которой в том, что собирается компания знакомых и каждый должен привести с собой друга противоположного пола. Единственное условие – этот приглашенный друг не должен быть знаком со всеми остальными. Не спрашивайте меня в чем смысл. Я просто оказываю услугу холостяку, желающему познакомиться с девушкой. А учитывая, что Артем уже полгода как расстался со своей последней подружкой, видимо, с любой девушкой.
Так что вот она я: в чулках, белье, с макияжем, но без маникюра (не успела), голодная и злая, как стая волков зимой. Волосы топорщились и не желали принимать хоть мало-мальски приличную форму, а времени укладывать их у меня уже совсем не было, поэтому я просто заплела свободную косу, скрутила узлом и закрепила на затылке шпильками. Сойдет.
Телефон все не умолкал. Закинув на него подушку, я прошлепала к шкафу и, недолго думая, вытащила свое любимое синее трикотажное платье. Это платье у меня что-то вроде палочки-выручалочки – хорошо смотрится, удобно сидит и, при наличии соответствующих аксессуаров, подходит на все случаи жизни. У каждой девушки должно быть такое платье, вне зависимости от возраста.
Платье я успела натянуть до середины бедра, когда в дверь позвонили. Чертыхнувшись, я пошла открывать. Заглянула в глазок и увидела Артема: одной рукой он прижимал к уху телефон, другой упирался в стену, и, со смесью раздражения и волнения, смотрел на меня через глазок. Конечно, видеть он меня не мог, но я все равно невольно вздрогнула – словно холодом обдало. У Артема очень выразительные глаза, темно-карие, чистые и горящие, подобно углям.
Я отперла дверь и впустила мученика.
– Ну, наконец-то! – воскликнул он, проходя внутрь и пряча телефон в задний карман. Мой телефон стих и наступила благословенная тишина. – Ты невозможна! Сколько можно собираться?
– Во-первых, здравствуй. Во-вторых, сколько нужно. В третьих, я почти готова, – парировала я, сложив руки на груди и прожигая его в ответ раздражённым взглядом. – Вместо того, чтобы ворчать, мог бы и помочь.
И я стала натягивать платье, продевая руки в рукава. При этом взгляд Артема переместился чуть ниже моего лица, и он, шумно выдохнув, нахмурился. Не выдержав, я фыркнула, натянула платье на плечи и повернулась к нему спиной:
– Боже, насколько же все плохо, если тебя даже вид моего белья выводит из равновесия, – пошутила я, пока Артем застегивал молнию: очень медленно и осторожно, стараясь не касаться пальцами голой кожи на моей спине.
Я только покачала головой, тихо усмехнувшись себе под нос. С ним всегда так. Такой самоуверенный и наглый, а стоит мне продемонстрировать лямку от бюстгальтера, так не знает куда деть глаза. Нет, с другими девушками он тот еще самец! А вот со мной все иначе. Все потому, что мы знакомы сколько себя помним. Буквально.
Наши родители дружат еще со школы, так что познакомились мы раньше, чем научились ходить. По сути, у нас было два варианта развития отношений: возненавидеть друг друга, или подружиться. Надо сказать, мы испробовали оба с переменным успехом. Подростковый возраст то еще развлечение! Но, лет с пятнадцати, мы успокоились и, надо думать, образумились, а может просто смирились. С тех пор и дружим.
Тёма лет с двенадцати слыл красавчиком – темноволосый, статный, веселый и шумный, немного хулиган и всегда душа компании. Ребятам нравился его легкий нрав, а девочки преклонялись перед внешностью. Это и не удивительно – посмотреть было на что: высокий, гибкий, с фигурой пловца и россыпью милых веснушек. Артем обладал харизмой, никогда не был заносчив, высокомерен или намеренно груб, и эти его качества манили, пожалуй, даже больше внешности. Девочки любят уверенных в себе мальчиков, в любом возрасте.
Да что там, я сама была немного влюблена в него еще в школе… Ладно, много: Тёма был так хорошо, что невозможно было удержаться, так что я пережила ужасно неловкий период заикания и потных ладоней. Было время, когда я даже не могла начать первой говорить в его присутствии – краснела и кивала, словно безмозглая кукла.
К тому моменту мы перешли в старшую школу, и наш период ненависти благополучно закончился. Я грезила наяву весь десятый класс, ловя каждое его слово или улыбку, и подавляя желание коснуться ненароком, стоя рядом на перемене. Постепенно мы сблизились, шагнув за пределы общения обычных одноклассников: ходили в кино или просто смотрели фильмы дома, летом катались на велосипедах, зимой – на лыжах. Почти на всех уроках сидели за одной партой. И я не переставала тешить себя надеждой, глотая вздохи и толкуя малейшие нюансы его поведения на свой лад, но, не решаясь сделать первый шаг.
И так бы все это и продолжалось, если бы одна из наших одноклассниц не указала мне, насколько я очевидно жалкая. Она так и сказала, и эти ее слова что-то изменили во мне: я будто взглянула на нас со стороны и поняла – Артем видел во мне только друга, просто был слишком вежлив, чтобы как-то обозначить свою откровенную незаинтересованность. Случилось это в мае, перед самым окончанием десятого класса. Артем на все лето уезжал, сначала к родственникам в Латгалию, затем в спортивный лагерь. И я пообещала себе, что это лето все переменит.
Сейчас-то мне ясно какими по-детски очевидными были мои чувства, но мы с Тёмой никогда не касались этой щекотливой темы.
Ладно, почти никогда. Пьяные поцелуи и глупые, сладкие признания шепотом, на рассвете, в беседке у озера, в глади которого словно в зеркале отражались гаснущие звезды, не в счет. Это было на выпускном: мы здорово набрались на радостях и, вдоволь натанцевавшись, сбежали, чтобы побыть вдвоем. Без задней мысли – просто двое друзей, бутылка шампанского, кваканье лягушек и туман над водой.
Ночью, скрытые тенями и обласканные мягким лунным светом, мы были свободными, немного безрассудными и пьяными от поцелуев. Холодный утренний свет смыл все наваждение, и я словно очнулась. Не знаю, чего я ожидала, но, проспавшись, Тёма ничего не помнил. Поэтому, не помнила и я. И все вновь стало как прежде, вот только присутствовала некоторая, едва уловимая, неловкость с его стороны.
