Виетри-суль-Маре – небольшая коммуна в Италии. Прекрасный маленький городок, который можно обойти за день. Когда Даниэль Джаннини выбирал, где купить дом, двадцать лет назад, он хотел быть подальше от туристического шума, от светских выходов и балагана. Он мечтал о спокойной семейной жизни, даже задумывался о том, чтобы открыть здесь студию керамики и делать тарелки, работать руками любил. Остановившись в Вьетри-суль-Маре однажды по пути на Амальфитанское побережье, Даниэль, стоя на террасе отеля Ля Лучертола, смотря на море и на Скалу Двух Братьев, решил, что хочет жить именно здесь. Так и сделал и перевёз молодую жену сюда. Через два года у них родилась дочь, и сеньора Джаннини с чувством выполненного долга почти не появлялась в Вьетри-суль-Маре. Дом стоял в тишине, редко прерываемой голосами няни и ребёнка. Сеньор Джаннини тоже стал редко возвращаться сюда, купив виллу чуть дальше.
Но жизнь текла в этом маленьком городке по своим правилам, не замечая отсутствующих. Утром звонил колокол, открывались лавки, соседи устраивали перекличку, рыбаки выгружали улов. Городок начинал свою утреннюю рутину.
Сегодня был такой же день, как и всегда. Но дом на via Madonna degli Angeli сегодня ждал важный вечер. Поэтому садовник уже с утра собрал свежих цветов, кухарка Лучия стояла у плиты и ругалась на продавца томатов:
– Ну, подсунул же один мятый! Вот я тебе завтра припомню!
Везде наводилась чистота. Было воскресенье. Сеньор Джаннини лежал и загорал на лужайке, а его жена была в гостиной и читала. Так, в безмятежности и спокойствии прошёл день и приблизился вечер.
– Сара, отнеси эти цветы в гостиную, пожалуйста. И скажи папе, что на десерт я решила подавать безе и сорбет. Почему ты ещё не одета? Я выложила тебе голубое платье.
– Мам, я не хочу то платье. Мне не десять лет! Я думала, что надену джинсы и футболку, как всегда.
– Не надо думать, это лишнее, дорогая. Фу! Какие джинсы! Ты что, хочешь быть похожа на этих американцев? Никаких брюк или штанов! Ты девушка!
– Я не хочу это платье! Оно уродливое, мама!
– Надень это платье, иначе на ужин не выйдешь. Это тончайший шёлк, я привезла его из Парижа.
– Тогда не выйду! И мне не нравится голубой цвет!
И тут ей прилетела пощёчина.
– Иди и надень платье! Сейчас же! – закричала мать. – Неблагодарная! Хватит мне перечить!
– Нет! Я не хочу! Я не хочу быть уродиной в том платье!
– Ты и так не красавица. Иди. И про цветы не забудь!
В гостиной никого не было, поэтому Сара просто поставила цветы на стол и вернулась в свою комнату. Платье лежало на кровати: оно было с длинными рукавами и наглухо застёгивающимся воротником. Сегодня была жара, и ей придётся потеть в этом наряде. Сара нехотя стала надевать платье. Посмотрела на себя в зеркало и отвернулась.
«Боже, помоги мне умереть». Именно сегодня ей хотелось чувствовать себя красивой. Она закрыла глаза и выдохнула.
Тут зашла мама.
– Молодец, Сара. Идём. Пора.
За столом сидел отец и рядом с ним мужчина чуть моложе. Сара его прекрасно знала. Он у них жил последнюю неделю.
Все сели за стол. Ужин пошёл своим чередом. Все молчали, редко перебрасываясь незначительными репликами. Наконец, мама поставила десерт. Тут отец громко сказал:
– Я бы хотел сделать важное объявление, Сара. Тебе уже восемнадцать. – Он лукаво улыбнулся. – Я уверен, что тебе пора замуж. – Отец глотнул вина, смочив горло. – Мой близкий друг, Димитрий, которого ты немного знаешь, любезно согласился стать твоим мужем. Этот вопрос не обсуждается. Мы ждём месяц и венчаем вас. Ну, давайте выпьем за Сару и Димитрия!
Сара не могла сказать ни слова. Язык отяжелел и присох к нёбу. Забилось сердце и стало невыносимо тяжело. Подняла бокал, руки не слушались. Увидела обозлённое и удивлённое лицо матери, она была обескуражена и, казалось, потеряна. Димитрий улыбался Саре. Бокалы звонко поцеловались, все сказали «чин-чин» и выпили по глотку. У Сары была вода, алкоголь ей не разрешали.
Голубое платье давило со всех сторон, Саре на секунду показалось, что оно её душит и хочет убить.
– Мама, мне плохо. Задыхаюсь. Я пойду к себе? – шепнула Сара.
– Ещё десерт. Потерпи. Попей воды. – Мать была неумолима.
– Ну, ты счастлива? – громко спросил отец. – Какого красавца мы тебе сосватали! Загляденье!
– Даниэль, не вгоняй меня в краску. – Димитрий посмотрел на Сару, но она отвернулась.
– Все заботы я беру на себя, – деловито продолжал отец. – Всё будет организовано тихо, только мы с вами. Твои родители будут, Димитрий?
– Они умерли давно, Даниэль.
– И прекрасно! – заключил Даниэль и глотнул вина. – А ты, Линда, что скажешь?
– Я думаю, что спешка к хорошему не приводит. И потом, он почти старик для неё. – Мать, как всегда, была жестка и прямолинейна. – Что она будет с ним делать через двадцать лет? Памперсы менять?
– Мне 33, через двадцать лет я буду немногим младше вас сейчас, Линда, – остро заметил Димитрий.
Линда замолчала и закурила. Сара смотрела то в стол, то на свои пальцы рук, не зная, куда деваться. Ей казалось, что все вокруг играют: отец в любящего и заботливого, каким никогда не был, мать в ревнивую, а Димитрий во влюблённого. А Саре уготована какая роль?
Чем ближе было окончание ужина, тем сильнее кружилась голова. Внутренний бой продолжался. Сара сдавалась. Платье, казалось, сжимало запястья рук, запутывалось в ногах, обволакивало голени, чтобы связать ноги.
– Мама, мне нужно в туалет. Можно?
– Сходи и быстро обратно.
В туалете Сара умыла лицо холодной водой, намочила волосы, от этого они ещё сильнее завились. Стало чуть легче. Она расстегнула пуговицы на платье. Закатала рукава. Возвращаясь в гостиную, слышала крик матери в кабинете отца: они ругались. Сара к этому привыкла. Спокойно разговаривающих родителей она и не помнит. Она их вообще смутно помнит в своей жизни. С детства только няни, потом гувернантка. Сара научилась сама себя успокаивать, раскачиваясь в кроватке. Научилась сама себя обнимать, когда нуждалась в тепле и ласке. Перестала хотеть внимания. Привыкла к чужим людям, которые её кормили и выводили гулять, помогали с уроками в начальной школе. Родители появлялись редко и чаще по отдельности. Мать была всё время недовольной, била Сару чаще чем с ней разговаривала. Когда отец появлялся в доме, то давал новые указания и снова уезжал. Дни рождения Сары проходили в одиночестве. Подруг ей заводить не разрешали, потому что, по мнению родителей, они могут плохо повлиять на неё. Сейчас за ней приглядывала кухарка Лучия, набожная католичка.
До шестнадцати лет одиночество Сару тяготило. Но, когда Сара открыла для себя танец, нашла в нём свое утешение. Танцевать в пустой квартире было удобно и даже весело. В холле было много зеркал в пол, и Сара, двигаясь, смотрела за движениями другой девушки, столь непохожей на настоящую, каждодневную Сару. Та, в зеркале, ей нравилась больше. И движения танцовщицы, столь много хотевшей сказать миру, были завораживающе приятными. Но больше всего ей нравилось танцевать на лужайке возле дома, босиком по траве. Там было много места и можно было прыгать, падать, а Сара танцевала по-разному, давая волю воображению и телу.
