Ирина Николаевна Аркаева (псевдоним), по мужу Трепалина, актриса, слегка за сорок лет, выглядит значительно моложе.
Костя Трепалин, ее сын, щуплый паренёк семнадцати лет.
Петр Николаевич Соркин, ее брат, мужчина болезненного вида под шестьдесят лет.
Нина Заречиани, невысокая миловидная брюнетка восемнадцати лет с несколько восточными чертами лица, дочь состоятельного бизнесмена.
Илья Афанасьевич Шамранин, отставной прапорщик, «завхоз» у Соркина, проживает вместе с семьёй во флигеле на территории усадьбы, около сорока лет.
Маша, его дочь, восемнадцать лет, рослая, очень похожа на Илью Афанасьевича.
Полина Андреевна, его жена, около сорока лет.
Борис Алексеевич Пригорин, писатель, немного моложе Аркаевой, крепкого сложения, добродушного вида.
Евгений Сергеевич Доренко, врач, около 50 лет.
Семен Семенович Медведев, учитель.
Яков, приглашённый работник, «неопределённого возраста».
Действие происходит в дачной усадьбе Соркина – три гектара на берегу большого живописного озера не далее двухсот километров от Москвы.
Наше время. Между вторым и третьим действием проходит два года. Возраст действующих лиц указан для первого и второго действия.
Вечер в усадьбе Соркина. Аллея, ведущая от главного дома к озеру (на запад), перегорожена сценой, над которой висит занавес, так что озера не видно.
На занавесе нарисованы два взявшихся за руки «буратино»: слева – «буратино-девочка» (в мини-юбочке), справа – «буратино-мальчик» (в коротких штанишках). Под «буратино-девочкой» написано «Бура», под «буратино-мальчиком» – «Тино».
Слева и справа от сцены – кусты сирени. Перед сценой стоят несколько пластиковых кресел и столик из такого же пластика.
До заката солнца остаётся минут двадцать пять.
За опущенным занавесом Яков что то приколачивает; слышатся его покашливание и стук молотка.
Появляются Маша и Медведев.
Медведев. Но ведь я же вижу – в последнее время день ото дня ты всё мрачнее, всё печальнее. Уже и не помню, Маша, когда ты в последний раз улыбнулась. Совершенно замкнулась в себе.
Маша. А с какой радости мне лыбиться?
Медведев. А с какого горя – нет? (Садятся в кресла) Ты молодая, здоровая, красивая – чего ещё? Родители у тебя хорошо устроены… не то, что я… Семь тысяч в месяц…
Маша (тоже садится). Вот и уехал бы куда глаза глядят… в Москву, например.
Медведев. Заждались меня там… Как мне уехать – мать больная, братья маленькие ещё – кто их поднимет… По хозяйству тоже кому-то надо работать, так? А потом, куда ж я, Машенька, от тебя…
Маша. Аморальный ты, Семён – крутишь шашни со своей ученицей. Не похвалят.
Медведев. Девушке восемнадцать лет, школу кончила без троек – какие проблемы?
Маша. Проблема одна… (пауза) …что-то публика и не думает собираться.
Медведев. Костя сказал, ему нужно, чтобы в начале мюзикла солнце как раз садилось бы за сценой – напротив зрителей. Декораций мало, так пусть, говорит, солнце поработает… А что, не понравится нам его спектакль, так хоть закатом полюбуемся.
Маша. А мне он ничего не говорил… Никогда не говорит. Я для него – пустое место. Дочка обслуги.
Медведев. Так ведь он в Ниночку втюрился, ты разве не знаешь?
Маша. Знаю…
Медведев. Он ведь давно начал этот мюзикл сочинять – как моноспектакль… ну, для одного актёра – для себя, то есть. А потом всё переделал под Ниночку – теперь она у него главная героиня.
Маша. Женский реп – это вообще нонсенс.
Медведев. А реп-мюзикл? Но, по-любому, я Костику завидую. Он рядом со своей девушкой, какие-то общие планы… взаимный интерес друг к другу. А я… Каждый день туда-сюда на велосипеде.
Маша. Купи скутер – и быстрее, и будешь выглядеть.
Медведев. Баловство. А осень, а зима?
Маша. Ну, тогда джип.
Медведев. … Неужели никогда, Машенька?
Маша. Ну не могу я, нет к тебе взаимности и всё. (протягивает Медведеву пачку сигарет) Курить будешь?
Медведев.…
Маша. И не в зарплате твоей дело. Не хочу я в деревне, вот и всё. (Закуривает) И вот тебе ценный совет – раз ты к деньгам не стремишься, ты бы о них меньше думал и всем рассказывал. Полегчает… Дождь будет к ночи – духотища.
Справа Входят Соркин (опираясь на трость) и Костя.
Соркин. Вот как будто бы и нет разницы – что я, в Москве каждый день ходил бы по ресторанам и театрам? Нет! А телевизор и интернет – они и в деревне есть. Холодильники-кипятильники такие же, ванна. Чего ещё надо? Живи – не хочу! А как-то закисаю я тут. Воздух что ли через чур хорош – как снотворное для меня, особенно, после обеда. А днем поспишь – до ночи разжижение мозга, ходишь дурак дураком. Потом ночью сны замучают.
Костя. Тебе же врачи прописали в деревне жить – терпи тогда уж. (Замечает Машу и Медведева) А, первые зрители. (Обращается к ним) Извините, придётся вам ещё погулять – тут у нас не всё готово. Когда будем начинать, услышите – в рельсу будем бить… вместо звонка. Уйдите пока… (Медведев и Маша уходят)
Медведев (Маше). Пойдем, видишь – автор нервничает.
Соркин. (Маше) Маша, что бы не забыть, передай отцу, что корова опять утром мычала. Что-то с ней надо делать. Только-только заснёшь под утро – и на тебе! Ирина Николаевна тоже жаловалась.
Маша. Николай Петрович, корове же не объяснишь. Они все мычат, когда по утру в стадо забирают, радуются. А отцу… ну его! Сами скажите! (Медведеву) Пойдём, Сёма!
Маша демонстративно берёт Медведева под руку и они уходят.
Медведев. (Костена ходу) Только ты, Костя, посильнее бей свою рельсу – боюсь, пропустим начало!
Соркин. (Смотрит вслед Маше) Дерзкая стала. В папашу своего. Иной раз так и подумаю – уволить эту семейку к чертям собачьим! Другие бы боялись место потерять. Живут даром во флигеле, оклады – что у него, что у жены – хорошие. Вся деревня им завидует – сам говорил.
Костя. Ну и?
Соркин. Ну и… Вроде уж привык к ним. Другие-то, новые как бы ещё и похуже не были.
Из-за сцены выходит Яков.
Яков (Косте). Всё закончил – сделал, как Вы сказали. (Соркину) Пивка бы, а, Николай Петрович? За ударный труд?
Соркин. Да уж, стуку было не мерено. Пойди к Полине – пусть даст тебе пару банок.
Яков. Вот спасибо, Пётр Николаевич! Уважили рабочего человека.
Соркин. Иди поспешай… Пролетарий… А то передумаю.
Яков уходит.
Костя (в спину Якову). И чтобы через пятнадцать минут назад – будем начинать!
Яков. Окей!
Соркин. Слышал? Вот она – посконная русская деревня.
Костя. Деградация полная. Ужас.
Соркин. Зря мы с тобой городскую квартиру продали. Тем более, что и денег этих, считай, не видели.
Костя. Конечно, зря. Только не мы, а ты. А я тебя предупреждал, чтобы ты её не слушался.
Соркин. Предупреждал… Я и сам себя предупреждал. А всё ж таки роднее тебя и её у меня нет никого. Вспомни, как она упрашивала. Плакала. Разве я выдержу, эх… Люблю я маму твою, вот ведь что. И отец с матерью в ней души не чаяли – поздний ребёнок, пятнадцать лет между нами разницы.
