Янина
Шок. Наверное, именно из-за него я не чувствовала почти ничего. Ни крови, стекающей по лицу, ни боли, когда медики ловко вытащили самый большой осколок стекла и наскоро скрепили лоскут кожи, срезанный почти до самого мяса.
Меня поместили в машину скорой помощи и увезли. Синяки, сотрясение головного мозга, швы на лице.
Я выжила. А моему мужу не повезло. Он погиб. Межсезонье… Ярослав ещё не успел «переобуть» автомобиль.
Обычная история, каких миллионы: он не справился с управлением. Резкий поворот, автомобиль занесло и на большой скорости впечатало в фонарный столб. Перед легкового автомобиля «Nissan» сплющило, как гармошку.
Подушка безопасности в недавно купленном авто не сработала, оно было подержанным. В машине была установлена подушка-обманка. Надписи «airbag» на панели и руле оказались лишь элементом предпродажной подготовки, потому что машину с установленным муляжом можно продать успешнее.
Кто-то наварился на продаже этого автомобиля, а я потеряла самое дорогое. Смысл своей жизни.
Дальнейшие дни проходили как во сне: рядом суетились люди, что-то обсуждали и говорили о похоронах, о цвете гроба и размере костюма на покойника. А я не могла даже заставить себя посмотреть на Славу: его не было.
Тот, кто лежал в гробу, не был им. Слава где-то в другом месте, он просто вышел… Вышел покурить и заболтался с приятелем по телефону, как это всегда бывает…
Но сейчас он вернётся. Должен вернуться. Он всегда возвращался, но сейчас у него очень важный разговор. Очень-очень важный…
– Эй, эй! Надо на свежий воздух вывести! Выведите. Сколько у гроба сидит? Как в отключке.
Меня выволокли силой на прохладный воздух.
Начало ноября… Поздний вечер. Ветер качает ветки деревьев и заунывно воет.
Ищу глазами мужа: он всегда стоял с левой стороны крыльца, опершись спиной о стену, и курил. Но его нет. Накатывает осознание произошедшего.
Опираюсь, как и он, об эту проклятую стену, стараясь удержаться. Получается плохо. Ползу вниз, обречённо, как дождевая капля, скатывающаяся по стеклу.
Меня подхватывают, хлопают по щекам. Больно. Обжигает. Особенно с той стороны, куда наложили швы.
Прямо напротив моих глаз оказываются зелёные омуты.
– С-с-слава? – шепчу я. – Слава? Слава?
– Куда лезешь? Володя, уйди! Не видишь, она от горя почти тронулась… Уйди, говорят тебе, только хуже делаешь!..
– Идите на хрен все! – зло огрызаются пухлые губы.
Славкины… Нет. Не его. У Славы нет крошечной родинки над левым уголком губы. У этого есть. Это тот, другой, брат-близнец Славы.
Владимир. Он подхватывает меня под локоть и уводит прочь. Ноги подгибаются в коленях, как сломанные спички. Слышу голос мамы:
– Куда ты уводишь Яну?
– Подальше отсюда, – отрывисто отвечает Владимир, сажая меня на заднее сиденье автомобиля.
– Так нельзя, Володя, – пытается образумить его моя мама.
– Вы, что ли, не видите, что ей плохо? – резко спрашивает Владимир, яростно хлопая дверью автомобиля.
Владимир и моя мама спорят. Так громко, что слышно через закрытые двери.
– Ей и будет плохо, Вова!.. Муж погиб. Яна и будет плакать и убиваться. Это естественно. Ей тяжело сейчас.
– Надо увезти, чтобы она его хотя бы не видела. Я же говорил, что не надо покойника в дом заносить!
– Как это не надо? Так положено! – упрямится мама.
Она знает всё: как должно поступать и как правильно делать. Поэтому Слава «ночевал» последний раз в нашем доме.
– Кем, блядь, положено? Вы знаете, как надо делать? Вот сидите и читайте молитвы у покойника. А Янину нужно увезти. Завтра ещё похороны, а она после травмы не отошла.
Мама ещё что-то пытается сказать, докричаться до Владимира, но тот садится в автомобиль и оборачивается ко мне:
– Ты как?
Смотрю в его-не его лицо, любимое и ненавистное одновременно. Больно смотреть. Невыносимо.
Ложусь на заднем сиденье внедорожника, отвернувшись лицом к спинке сидений.
– Поехали, значит, – говорит Владимир, заводя мотор автомобиля.
Наверное, ему тоже тяжело. Брат-близнец погиб. Именно на Владимира свалилось всё: организация похорон, разборки со страховой компанией. И это только начало.
Бизнес-идея Славы оказалась неудачной. Мне придётся продавать дом в счёт уплаты долгов, и нужно как-то закрыть кредит в банке. Или в кредитном договоре предусмотрен форс-мажор в виде смерти?
У меня голова пухнет от огромного количества проблем и вопросов. Они все скачут в моей голове, как безумные паяцы, по кругу.
А я не могу сосредоточиться ни на одной из них, постоянно возвращаясь к точке обратного отсчёта.
Удар, грохот, тишина. Слава ушёл…
* * *
В какой-то момент меня укачало. Наверное, я заснула. Но просыпаюсь от ощущения того, что меня придавливает, будто комьями земли.
Давит и душит. Влажный, тяжёлый запах. Хриплю, пытаясь выбраться, и не понимаю, почему это не получается сделать.
– Тише-тише. Это просто куртка. Я сейчас уберу.
Низкий голос, хрипловатый. У Славы голос немного другой, более мягкий. А это не он.
«Не он», – опять напоминаю себе, садясь на заднем сиденье автомобиля. Провожу рукой по плечам, словно отряхиваюсь.
– Это просто куртка. Ты уснула, я укрыл тебя своей курткой.
И правда, это всего лишь кожаная чёрная куртка, сильно пахнущая им и его парфюмом, осевшим теперь и на мне.
– Где мы?
– За городом, – честно отвечает Владимир. – Гнал по кругу, не мог остановиться. Но здесь тихо…
Вылезаю из салона автомобиля.
Уже поздняя ночь. Город виднеется вдалеке змейкой из ярких огней.
По коже ползут мурашки от холода и сразу начинают стучать зубы. Владимир опять тянется ко мне со своей курткой в руках.
– Не надо. Я так хочу постоять.
– Замёрзнешь.
– Пускай.
У меня уже зуб на зуб не попадает: ветер выдувает последние остатки тепла из тела и жадно облизывает мокрые ресницы.
Владимир опять оказывается рядом, всё-таки набрасывая куртку на плечи.
– Уйди. Дай побыть одной.
Раздражённо веду плечом, сбрасывая куртку.
– Надень, бля, – злится мужчина, набрасывая куртку снова.
Он сжимает руками плечи, не давая скинуть верхнюю одежду и на этот раз.
– Уйди! Уйди! – кричу, захлёбываясь криком.
Владимир встряхивает меня за плечи и разворачивает, насильно стискивая в объятиях.
– Уйди!
Я бью Владимира кулаками по груди и пытаюсь достать до его кожи ногтями даже через ткань джемпера. Хватка рук становится только сильнее. Бессильно бьюсь и дёргаюсь на месте, но не могу сделать и шага прочь от него – не позволяет.
Остаётся только кричать до хрипоты, размазывая слёзы по щекам. Кожа щёк начинает гореть. Особенно там, где наложены швы или есть крошечные порезы.
Владимир молча переносит мою истерику, позволяя проораться и повыть, как раненому животному. Обречённо утыкаюсь лбом в мужскую грудь, твёрдую, словно камень, сипло произнося:
