Посвящается светлой памяти моих бесконечно дорогих родителей, любимых бабушек и отважных дедов.
От Автора.
Дорогой читатель, эта книга содержит подлинную историю моей семьи, с небольшими художественными вкраплениями.
Участие в авторских марафонах сообщества «Пиши как художник», попадание в лонг-листы сборников «Космическая Одиссея», «Портреты в словах», «Лоскутное одеяло судеб» вызвали желание писать дальше и привели меня на курс «Книга в большом городе». Идея оформить воспоминания в рукопись появилась во время учебы на курсе, когда не стало моей мамы. С одной стороны, это была текстотерапия, которая помогала пережить утрату родного человека, а с другой – поклон предкам, для которых семья – святое. В сердце отпечатались истории, услышанные от мамы, отца, бабушек, дедов. Стоило сесть за компьютер или открыть заметки телефона, как они выплескивались буквами. Книга – возможность оставить память о семье для будущих поколений.
В этой повести, называя фамилию Ивана Евстафьевича, я пишу «СкАвитин», как было в его официальных документах, хотя родные братья и сестры деда носили фамилию СкОвитины. В церковных метриках, переписанных кем-то из родственников от руки, фамилия деда главной героини по отцу – тоже СкАвитин Евстафий Тарасович.
Анисия Антоновна Орещенкова, бабушка Валентины по материнской линии, фигурирует в книге как «баба Оня», но среди родственников ее чаще называли «бабуся». В свидетельстве о браке ее дочери – Веры Егоровны, матери Валентины, – указана фамилия Орещенко. Как правильнее – нам уже никто не расскажет.
Приятного вам чтения.
Пролог
Запах домашней стряпни вырвался из кухни и поплыл по квартире.
– Доброе утро, мамуля. Твои беляшики разбудили божественным ароматом. Как в детстве. Думала, мне снится, – Ленка чуть приоткрыла глаза.
– Проснулись, сони? За стол. А то остынут, – скомандовала Валентина разоспавшимся после длинной дороги детям.
– Чай с домашними пирогами – что может быть вкуснее? Кроме тебя таких больше никто не печет, вкусные – язык проглотить можно, – отвесил комплимент зять.
– Кушай, сынок, пока горяченькие, – радостно суетилась на кухне Валентина. Немножко устала от непривычной толчеи, отвыкла – дети давненько не приезжали, но сердце радостно пело, а руки умело лепили любимое кушанье.
– Ваня, небось, каждые выходные на беляшики заглядывает, ему не надо за триста километров мчаться, – пошутила Елена, зная, как часто брат проведывает маму.
– Рядышком живет, в окно махни – мигом через двор прибежит, – смеялся зять, уплетая очередной пирог.
С приездом гостей в квартире стало шумно и суетно.
– Мама, где юбилей справлять будем? – поинтересовалась Лена.
– Я вот думаю пока. В прошлый раз вы, детки, славный праздник мне устроили, – улыбнулась воспоминаниям Валентина Ивановна, с гордо поднятой головой присев на стул. Она умело носила звание женщины, окруженной вниманием таких уже взрослых отпрысков.
– Да, в «Доме Европы» было замечательно: камерная обстановка, хорошая кухня, но с твоими блюдами и тортом «Недопечь» ни один ресторан не сравнится. Может, отметим у нас? Места хватит. Игорь шашлык сделает. Я стол приготовлю. Для желающих баньку затопим. Ребята с семьями приедут, твоих сестер позовем, – Лена обняла мать за плечи в надежде, что она согласится приехать на свой семьдесят пятый юбилей к ним в Иркутск, за город.
В период ковидной пандемии страшно было ходить по ресторанам, а с хроническими болячками и вовсе опасно – в этом Валентина соглашалась с дочерью.
В Саянске, в двухкомнатной квартире, где она жила последние семнадцать лет, несмотря на уютную обстановку, места для торжества не хватило бы. Разрослась семья. Вместе с правнуками человек пятнадцать набиралось, а со сватами и приятелями – более двадцати.
Сердце Валентины рвалось на два города: в Саянск, где сын с невесткой и детьми, и в Иркутск, где младшенький и дочь, с семьями.
Гостеприимная хозяйка любила собирать за большим столом детей, родню, друзей, но с возрастом сил становилось все меньше. Но и детей не хотела нагружать подготовкой к юбилею, знала, что у них своих забот хватает. До торжества оставалось более полугода. Многолетний опыт руководства экономикой строительного подразделения города научил Валентину Ивановну принимать решения в различных жизненных обстоятельствах. К семидесяти четырем она, как и прежде, имела собственное мнение на многие вопросы.
Макияж, прическу и шпильки Валентина носила всегда. Стрелки на глазах подчеркивали независимый характер. Шлейф духов «Быть может» – романтичную натуру. Годам к шестидесяти каблучки стали пониже. Прическа менялась по возрасту, подстраивалась под статус и настроение. А вот тщательный макияж остался неизменным спутником на все годы.
Когда муж был рядом, беды не страшили. Сколько их было за тридцать девять совместных? Не счесть. Троих детей подняли. Супруг помогал во всем и снисходительно относился к энергичному темпераменту Вали. Работа заместителем председателя исполкома, руководство экономикой управления энергоснабжения, а потом и всей стройки, заботы о ребятишках и доме – скучать Валентине было некогда, а тот самый темперамент позволял справляться с нагрузкой.
– Не права была мама: «С малышами ехать в сибирскую тайгу, строить новый город, под силу только сумасшедшим и неугомонным». Нет, только решительные и целеустремленные строят города и свою судьбу, – с легкой грустью о пролетевшей молодости рассуждала Валентина Ивановна, разливая чай по чашкам. Хочется собрать всех родных на юбилей, пообщаться. Много ли судьбой отмерено? Давно душевно не сидели, не разговаривали.
– Мама, скажи, а ты была счастлива? – спросила дочь.
Валентина ненадолго задумалась.
– Я и сейчас счастлива. Впрочем, это целая история…
Святым зовут вообще все заветное, дорогое,
связанное с истиной и с благом.
Святая отчизна. Святой долг. Святое слово.
Теплота рождается и проявляется
от лучей солнечных, трения, от сжатия и горения.
Теплота души, сердца, чувств.
В. Даль
ЧАСТЬ 1. ДЕТСТВО. МАЛЕНЬКАЯ МАДАМА
Глава 1. Тырма
1950 год.
– Мадама, мадама! Маленькая мадама птицу ам-ам, – кричал старый японец, на бегу обтирая испачканные лицо и ручонки Валюшки влажной наволочкой, которую так и не успел повесить после стирки на растянутую во дворе веревку.
Ужас в миндалевидных глазах человека, многое повидавшего за годы лагерей, красноречивее слов объяснил Вере, что ее малышке угрожает опасность. Осторожно нажав пальцами на скулы, азиат пытался раскрыть ребенку ротик и заставить выплюнуть птенца. Не смог – побоялся навредить крохе. Валюша крепко стиснула зубы и отдавать добычу не собиралась. Птичий пух прилип к коже над верхней губой и смотрелся маленькими серыми усиками на личике проворного ангелочка. Глаза девчушки блестели от озорства. Зрачки японца расширились от ужаса. Он, по своей инициативе приглядывавший за неугомонной крохой, распереживался, что не уследил за маленьким, пока неразумным человечком.
