Как только он слышал похоронный звон, бросал все и спешил к церкви. Там он с благолепием подпевал сиплым тенорком:
«Святый боже, святый крепкий…»
На припухших от пьянства его глазах дрожали слезы.
В летний ли зной или в зимние бураны за гробом он шел с пепокрыгой головой, и лысина его, окаймленная венчиком седых волос, лоснилась от грязи.
Усерднее всех, до поту, работал он на могиле заступом. Но зато настойчивее других попрошаек просил он на поминках водки.
Он говорил родичам покойника:
– За упокой души новопреставленного раба божия, пожалейте ДУШУ живую!..
И вот за это его прозвали «Душа». [105]
Кроме похорон он в харчевне Степаныча зарабатывал водку пением, танцами. Душа был уже стар. Плохо видели хмельные глаза. Дрожали пьяные руки. Облысела голова. Морщины избороздили лицо и шею. Но сохранились, как в молодости, прекрасные крепкие зубы.
Посетители кабачка говорили:
– Закусишь стаканом, – дадим водки…
И Душа пил водку, закусывая стаканом. Хрустело стекло. Скрежетали зубы, дробя стакан, а лицо Души было равнодушно и бесстрастно.
Так как покойники в городе случались не каждый день, а харчевня торговала и в будни и в праздники, Душа был завсегдатаем харчевни. Первым он заходил в нее и последним уходил.
В молодости он был хорошим камнерезом. Екатеринбургские купцы охотно покупали вещицы, сделанные им, особенно из хрусталя. Потом, после смерти жены, он спился. Квартиры своей он давно не имел и жил из милости у одного гранильщика в бане. Давно прожил он свой станочек.
Гранильщики при встречах спрашивали его:
– Что, Душа, пропадаешь?..
Душа бессмысленно улыбался и отвечал:
– Пропадаю… А ты?..
Однажды в харчевню зашел хмурый, должно быть приезжий, купец. Он неодобрительно повел носом и потребовал накрыть столик скатертью. Приказал принести лучших в харчевне закусок. [106] А водку потребовал не в стакане, а в графине. Такого посетителя харчевня давно не видела.
С нетерпением следил Душа за необычными приготовлениями Степаныча. Наконец, Степаныч ушел за прилавок.
– С благополучным прибытием! – вежливо сказал Душа, приблизившись к столу.
Купец не удостоил камнереза взглядом…
Душа погладил венчик седых полос и повторил:
– С благополучным прибытием!..
Толстым пальцем поманил купец Степаныча. Хозяин подбежал, услужливо вытянув жирную шею. Купец повел бровью в сторону Души и сказал:
– Гони!
Степаныч цыкнул на Душу. Душа отступил на шаг. Хозяин склонился к гостю и что-то тихо ему говорил. Купец исподлобья посмотрел на Душу и поманил его.
– Выпьешь? – спросил купец.
– За ваше степенство! – ответил Душа.
– Стаканчиком закусишь?
– За ваше степенство…
– Ну, пей!..
Душа поднял стаканчик, взглянул по обыкновению через него на свет и замер. Водка играла в хрустальных гранях стаканчика тяжелой радугой. В одном месте она преломлялась, выдавая изъян кристалла.
Купец хмуро смотрел на камнереза и сказал: [107]
– Ну!..
На лице Души, всегда в таких случаях холодном, вдруг появилось какое-то беспокойство. Словно силился Душа что-то вспомнить и не мог. Он медленно опускал руку со стаканчиком и бессмысленно глядел на купца. Стаканчик стукнул о стол. Водка расплескалась.
Эт-т-то что же это такое? – сказал купец.– Пей, ворюга!
Душа бессмысленно и глупо таращил глаза.
– Пей! – стукнул по столу купец побагровевшим кулаком.– Пусть пьет! – сказал он Степанычу.
Степаныч грубо сунул Душе стаканчик и сказал:
– Айда!.. Разом!..
Подобие улыбки набежало на лицо Души. Душа смотрел на стаканчик. Сквозь радужные грани он видел голубые глаза покойной жены.
Душа выплеснул водку. Лицо его засветилось взволнованной мыслью. Венчик вокруг лысины ощетинился. Душа закричал:
– Мой!.. Это же я…
И, прижимая к груди стаканчик, сказал:
– Сука и та не жрёт своих щенят…
И хрусталь, когда-то давно-давно получивший жизнь из рук мастера, играл и искрился теперь на засаленном пиджаке Души, как драгоценный брильянтовый кулон. [108]
