Татьяна
Я прячусь за дверью. Папа строго-настрого запретил выходить из комнаты, но я не могу просто сделать вид, что ничего не происходит. Это все моя вина! Из-за меня этот страшный человек пришел в наш дом! Я могла бы не улыбаться ему тогда на улице. Могла бы убежать, спрятаться за девочек. Но почему-то заговорила с ним. А теперь вот…
– Кажется, вы меня не поняли, Владимир Савельевич, – произносит этот, который представился Олегом. – Я не говорю вам, что нуждаюсь в вашем одобрении. Я пришел не для того, чтобы просить руки вашей дочери, а для того, чтобы поставить вас перед фактом: она станет моей женой.
– Олег, – растерянно отзывается папа, – Татьяна вполне самостоятельная, чтобы принять решение, за кого выйти замуж. И она уже высказала свое мнение на этот счет. Еще в прошлый ваш визит она сказала, что не желает становиться вашей женой.
Выглядываю в щелочку двери в спальне. Папа в своем вязаном кардигане и классических брюках рядом с этим мужланом выглядит как профессор Преображенский рядом с Шариковым. Слишком интеллигентный, чтобы опуститься до жаргона этого… Олега. Зато Плюханову, кажется, нет дела до того, как он смотрится на фоне моего папы.
Такие, как этот Олег Плюханов, считают, что мир им должен. Их можно понять, на их стороне сила. Физическая. И они могут кого угодно принудить сделать так, как они хотят. И мне даже жалко своего интеллигентного папу, что он вынужден разговаривать с этим… быдлом. Обычно я таких слов даже мысленно не употребляю, но вскользь брошенное моей подругой Катей еще в нашу первую встречу с Плюхановым, оно просто засело в моей голове.
Олег одет в деловой костюм, его волосы аккуратно уложены в стильную прическу, на запястье поблескивают желтым металлом часы. Но эта внешняя оболочка не скрывает быковатого, преступного нутра. От таких мужчин веет опасностью. И я стараюсь избегать подобных людей даже среди студентов. Есть у нас там парочка, которых папа называет гопниками. А тут… Черт знает, как так вышло, что я вдруг осмелела и решила сама отвадить этого Олега. А теперь за это расплачивается папа, который вынужден противостоять напору неотесанного мужлана в дорогущем костюме. И мама, которая то и дело ахает и длинными, тонкими пальцами пианистки теребит лежаший на груди кулон. Ну и я, которая, затаив дыхание, ждет, пока ужасный мужчина покинет наш дом.
– Короче, – с нежеланного визитера слетает налет интеллигентности, который и так держался на честном слове. – У вашей недотроги только два пути. Один – под венец со мной. Второй… – он понижает голос и, упершись кулаками в разделяющий их с папой стол, впивается в него взглядом. – Второй в могилу. Время на ответ три дня. Дальше я буду действовать на свое усмотрение. Я предупредил. Мамаша, да не скулите вы, – кривится он, выпрямляясь. – Уши уже вянут.
Проходя мимо моей комнаты, он с силой толкает дверь и та захлопывается, больно стукнув меня по носу. Я вздрагиваю и кривлюсь, схватившись за нос. Из глаз тут же брызгают слезы.
Вылетаю из комнаты. Папа оседает на стул, а мама начинает метаться, пытаясь определиться, что ему налить: рюмку армянского коньяка, подаренного студентами, или стопку корвалола.
– Танюша, – севшим голосом обращается она ко мне, – доченька, поставь чайник.
Хватает из серванта коньяк с рюмкой и подходит к папе. Ставит рюмку и пытается быстро открутить крышку на бутылке, но папа вырывает ее из маминых рук.
– Не суетись, – рычит он негромко. – Сядь, Рая.
Я тихонько ухожу из столовой на кухню. Ставлю чайник под кран и, пока набирается вода, подслушиваю родителей.
– Я завтра к Громову поеду.
– А кто это, Володя? – тихо спрашивает мама.
– Пей.
– Да я не хочу.
– Пей, говорю. Рая, ты дрожишь вся. Выпей, я сейчас тебе кофту дам.
Папа передвигается по комнате, потом я слышу тихое “спасибо” от мамы.
– Так кто этот Громов?
– Такой же, как этот… – со вздохом отвечает папа.
– А зачем ты к нему пойдешь?
– Попрошу, чтобы защитил Татьяну. Ты же понимаешь, что какие бы связи у меня ни были, против лома только один прием – еще один лом. Вот Громов именно такой лом. Молодой, дерзкий и такой же преступник, как этот Плюханов.
– Может, из министерства кому позвонить? – спрашивает мама севшим голосом.
– Допивай, Рая, – напоминает ей папа. – А что министерство? Корочками посветят? Такого образумить можно только силой, которая способна ему противодействовать.
Слышу, как за спиной журчит вода, и спохватываюсь, вспоминая, что оставила чайник под краном. Бегу туда. Выключаю воду и, протерев чайник полотенцем, возвращаю его на подставку и жму на кнопку. Снова иду к дверному проему, где, не дыша, прислушиваюсь.
– А если и Громов этот предложит какие-то ужасные условия?
– С ним я договорюсь. Я с его отцом служил. Может, это поможет.
– Ой, беда, – вздыхает мама.
– Выпей еще, Рая. У тебя завтра концерт, пальцы будут дрожать. Давай еще рюмочку. Потом в ванну и горячий чай. Ну все, не расстраивайся, как-нибудь решим эту проблему.
Как-нибудь…
Прикрываю глаза и прислоняюсь затылком к стене. Ну и кашу ты заварила, Таня. И что теперь? А вдруг этот Громов не поможет? Или потребует что-то такое, что мы не сможем отдать? Всю жизнь ему будем должны?
– Утро вечера мудренее, – как нельзя кстати произносит папа. – Ни о чем не волнуйся. Вот решим эту проблему, отыграешь свои отчетные концерты, и поедем в загородный дом.
– Там уже, наверное, цветы все посохли, пока нас не было, – со вздохом комментирует мама.
– Вот и польем заодно, – отзывается папа.
– Тогда, может, лучше завтра уже поедем?
– А как же концерт?
– Завтрашний отыграю, а к остальным буду там готовиться. Рояль как раз настроили, – вздыхает мама.
От этих слов становится уютно и немного более спокойно. Но ровно до того момента, пока через пару дней в наш загородный дом не приезжает сам Громов. Я думала Плюханов страшен. Но если тот щука, то Алексей Громов – это акула.
