Не печалюсь о грядущей тризне.
Не хочу о жалости просить.
Мне прожить бы год здоровой жизни.
Душу бы и тело распрямить.
Чтоб забыть, как больно сердце ранит,
Взгляд косой и шёпот за спиной.
Пусть судьба мне этот год подарит.
Я верну ей прожитые мной.
Я верну ей костыли с коляской,
Для которых тесен коридор.
И уйду гулять с дворнягой-лаской,
На цветочный, луговой простор…
Утренней зарёй ко мне ведомый,
Заалеет дымкою восток.
Попрощаюсь с милым сердцу домом.
И уйду, перешагнув порог.
Соберу дорожную котомку.
Не забуду мамин бутерброд.
Прихвачу футляр с гитарой звонкой.
Ручку и потрёпанный блокнот.
Скрипнут вслед расшатанные доски,
Старенькой калитки на ветру.
И сбежит со мною пёс Барбоска,
Что щенком прибился ко двору.
По лесам, равнинам, плоскогорьям
Я пойду, не ведая преград.
У костра – под небом, в чистом поле,
Буду спать под перезвон цикад.
Отклонюсь с пути, но ненадолго,
Чтоб увидеть, как издалека,
Распахнёт ко мне навстречу Волга,
Для своих объятий берега.
Сказочную ширь степей Заволжья.
И Урала гладь лесных озёр.
Всё увижу – и по воле Божьей,
Я в сибирский окунусь простор.
Где навстречу мне гора Белуха,
Облаком приветливо взмахнёт.
И в лесной глуши изюбрь чуткий,
Свадебную песню пропоёт.
В том пути ничто не потревожит.
Не спугнёт заветную мечту.
Но настанет день, который всё же,
Подведёт под этот год черту.
Не собрать по жизни, что посеешь.
Но судьба-злодейка ждёт ответ.
На вопрос последний: «Не жалеешь?»,
Ей упрямо прошепчу я: «Нет!».
Жизнь и смерть, как полосы на зебре.
Не дано их смертным обмануть.
Кончен путь. И только будут кедры,
Подпирать ветвями Млечный путь.
Где ведут свой хоровод Плеяды,
В вечном звёздном танце без конца.
Где грустит в тоске, отстав от стада,
Тёплое созвездие Тельца.
Где багаж, души моей нетленной,
С приамурских сопок и лесов.
По бескрайним уголкам Вселенной,
Развезёт созвездье Гончих псов.
Догорит костёр в ночи морозной.
Тихой мглой укроется утёс.
Навсегда в глазах потухнут звёзды.
Заскулит тревожно верный пёс.
Стылые ладони мордой тронет.
Тёплым языком щеку лизнёт.
На луну последний раз завоет.
И затихнет у остывших ног…
В далеке-далёком, за туманом.
В буднях повседневной суеты.
Всё поймёт, почувствует лишь мама,
Уронив тарелку у плиты.
И заплачет – горько, некрасиво.
Трепетно прижав ладонь к груди.
Ей моё последнее – спасибо.
Ей моё последнее – прости.