Мы ловили шмелей, чтобы натирать
ими языки зимой, спасаясь от холода.
За окнами нарастал шум. Он подобно волнам быстрой реки разбивался об окна дома Софи. Деревня обычно была тихая, и никаких событий тут годами не происходило. Софи удивленно поморщилась, отрываясь от письма для горячо любимого друга Алана, которое она старательно писала все утро. Алан был единственным человеком в деревне, которому она могла полностью довериться. За окном тем временем люди причитали, кричали, подзывали своих, пробегая мимо дома. Софи, затаив дыхание, на цыпочках скользнула к окну мимо большой картины, которую ей оставили родители вместе с домом после смерти.
Не стоит.
Оставайся дома.
Не выходи.
Это сказали поочередно совы, появившиеся словно ниоткуда на картине: черная, коричневая и белоснежная, с невероятно красивыми узорами, обрамляющими крупицы черных глаз. Птицы выкручивали головы, сидя бок о бок на размашистых ветвях сосны. Софи от неожиданности подпрыгнула. В ее доме редко звучали слова, тем более странно их было услышать от сов. Картина всегда жила своей жизнью: на ней менялись времена года, ветер закручивал ветви деревьев, из чащи то и дело показывались лесные звери, птицы всегда громко пели по утрам и совы иногда появлялись в ее сюжете, но никогда они не разговаривали с Софи.
Не стоит.
Оставайся дома.
Не выходи.
Алан зашел примерно через пару часов, когда людской гомон снаружи окончательно стих. Софи сидела за столом, опустив голову на ладони, и смотрела, как свеча плавится под жаром маленького огонька. Заговорившие с ней совы выбили ее из равновесия. После странной волны беспокойства на Софи навалилась апатия, и все, что она могла делать – это смотреть на огонек, ни о чем не думая. Совы давно покинули ветку сосны.
– Софи, привет, – поздоровался взволновано Алан, снимая ботинки. – Ты не выходила на площадь? Я не нашел тебя среди толпы.
Софи, не отрывая взгляд от свечи, покачала головой.
– Почти никто из охотников не вернулся сегодня. Двое только, – сказал он вызывающе, пытаясь заполучить внимание, – и те ранены. Лекари сказали, что жить они будут, но охотиться больше не смогут.
Софи кивнула и посмотрела на Алана. Тот принял это за приглашение и присел на кровать рядом с Софи. Полумрак комнаты давил на него, поэтому он продолжил шепотом:
– Говорят, это черные волки. Мы столько лет жили спокойно. Люди считают, что это проклятие. Что-то вроде “время пришло и возможно нам всем придет конец”.
– То самое проклятие? – переспросила Софи.
– Ага, оно. Честно сказать, я толком не разбираюсь во всех этих историях. Родители в детстве рассказывали какие-то сказки. Я их практически не помню. Как вообще к сказкам можно серьезно относиться?
Софи ничего не ответила. Родители ей никогда об этом не рассказывали, может быть не успели. Она пару раз пыталась узнать у соседей и у женщин, собирающих яблоки, но они, похоже, знали столько же, сколько и Софи. Только бабушка Ванархи, казалось, имела представление о проклятии, но напрочь отказывалась говорить о нем. Теперь-то у нее не выйдет сменить тему, подумала Софи и решила завтра после сбора яблок зайти к бабушке, которая, впрочем, бабушкой ей не приходилась, но почему-то просила себя так называть.
Урожай выдался скромным. Если в прошлом году яблони клонились к земле, то в этом яблоки можно было пересчитать по пальцам. Поэтому-то многие женщины, которых Софи знала веселыми и счастливыми, теперь скрывали печаль за улыбками. Только дети не чувствовали опасности, которую несла зима. Они задорно носились вокруг деревьев, пытаясь поймать друг друга, то и дело переворачивая корзины с урожаем. Ярко-красные плоды скрывали внутри впитавшееся за лето тепло раскаленного солнца. Люди бросали их зимой в очаг и наслаждались взрывами жара, уюта и радости. Софи улыбнулась от воспоминаний. Она, как и все остальные, прекрасно помнила, как становится хорошо в доме.
Зима защемляет в людях счастье, сжимает его под прессом холода и жуткой вьюги, пока оно совсем не исчезнет. Подул сильный, далеко не летний ветер и перевернул полупустую корзинку.
Бабушка Ванархи как будто знала, что Софи направляется к ней и открыла дверь до того, как девушка постучала.
– Заходи, милая, – сказала она, пропуская Софи в просторную гостиную.
Между двумя креслами уже был подготовлен столик с керамическими чашками и небольшим чайником. Дом бабушки Ванархи стоял особняком на краю деревни в окружении елей и формой напоминал несколько слипшихся оплывших свечей: венчала домик искривленная конусовидная башня, устремленная к небу. Россыпь разномастных окон придавала ему еще большую странность.
Бабушка Ванархи бодро проковыляла вслед за Софи и предложила ей присесть в одно из кресел. Выглядела она в темном одеянии как всегда мрачно. Черные глаза на мертвенно-бледной коже, словно два уголька, смотрели остро, проникая вглубь души.
– Ну что, Софи Реми, как ты поживаешь? – спросила она.
– Хорошо, бабушка.
– Это радостно слышать, милая. Налей бабушке и себе чая.
Софи разлила по чашкам отвар с запахом мяты, от которого мгновенно закружилась голова.
– Яблок немного в этом году, верно?
Софи только пожала плечами. Она старалась улыбаться, но внутри нее увядали деревья и цветы.
– Ты все так же молчалива, Софи Реми. Мне это нравится, милая. Выпей чаю, он должен поднять тебе настроение.
Софи сделала глоток. Тепло медленно охватило легкие, а потом с первым вдохом понеслось, как быстрая река, по ее телу. Нечто похожее она чувствовала, когда ела зимой яблоки. Жар, рождающийся где-то рядом с сердцем, волнами расходился во все скрытые уголки, добирался до кончиков пальцев, вытесняя тьму, расщепляя грусть на маленькие листочки, которые уносил ветер. На их месте вырастали ярко-оранжевые, светящиеся цветы счастья.
– Ты ведь не заходила в комнату родителей с тех пор, когда они… покинули нас? – вдруг спросила бабушка Ванархи.
Софи покачала головой.
– Мне кажется, самое время зайти, – заметила бабушка. – Самое время сделать это, милая. Я дала слово твоей маме, что в нужный час передам тебе это послание. Посмотри на верхней полке шкафа. Там будет небольшой рычаг в правой стенке. Потяни за него и выпадет конверт. Час настал, Софи.
– Я не знала… – от удивления Софи замялась. – Я не знала, что вы были знакомы. Это правда?! У меня столько вопросов.
– О да, это тайна, – улыбка смягчила острые черты лица бабушки, она словно помолодела на десяток лет. – С ведьмой дружить – не лучшая затея.
От последних слов Софи поежилась. Бабушку Ванархи действительно называли ведьмой в деревне. В комнате повисло неловкое молчание. Бабушка пила чай и смотрела на Софи. От этого колкого взгляда хотелось укрыться, он как будто пробирался внутрь и пугал мысли, живущие в голове.
