Она сопротивлялась изо всех сил. Но, странным образом, они покидали её, перерастая в вожделение. Мысли пчёлами роились в голове. То собираясь в гудящий клубок, то разлетаясь в стороны. Создавая глухие непроницаемые стены и звенящие пустоты. Возникающие вопросы, словно мерцающие светлячки, не найдя ответа, растворялись в набегающих волнах непонимания, образующих буруны и водовороты из бессмысленно перемешанных немых слов и беззвучно рвущихся из горла междометий…
Каким образом она оказалась здесь, в этом замкнутом со всех сторон полумраке, лежащей на заднем сиденье огромного джипа? В объятиях незнакомого, грузно сопящего мужчины, уткнувшего свою небритую, колющуюся физиономию в её оголённую грудь, пытающегося юрким шершавым языком ласкать непослушно твердеющий сосок.
Уворачиваясь от назойливых губ, она видела двух самцов-амбалов, развалившихся на передних сиденьях, частенько оборачивающих к ней свои довольные, блестящие слезливыми глазками, лоснящиеся, красные от возбуждения физиономии. От их гадливых улыбок и лижущих её обнажённое тело взглядов, она чувствовала тоненькие ручейки холодного страха, текущие по венам к груди, а далее по капиллярам к поверхности кожи, превращающие эпидермис в ледяную корку. Не позволяющей вырваться наружу половодью воплей, готовых изрезать душу прозрачными острыми осколками звуков раздирающих нутро кристаллической шугой.
Но что-то тягучее, надменное, внутри неё, похожее на первобытное, данное природой, превосходство над этими самцами, готовыми ради соития с ней, идти на преступление, плавило сковывающий лёд. Распрямляясь пружиной, выдавливало, сквозь сжатые зубы, сладостно – мучительный стон течной суки. И в этой молчаливой дикой борьбе чувств, взглядов, дыханий, откуда-то сверху, монотонно звучащий голос продолжал повторять:
«…силы уходят, чем сильнее ты сопротивляешься, тем сложнее тебе управлять собой. С каждым движением, руки становятся тяжелее. Ноги перестают слушаться. Ты чувствуешь себя беспомощной. Хочется расслабиться и ни о чём не думать. Отдаться этим крепким мужским рукам. Ощутить их надёжность и силу. Окунуться в их теплоту. Глубоко вздохнуть. Почувствовать незнакомый приятный таинственный запах чужого одеколона и раствориться в нём…»
С каждым новым движением она ощущала усиливающийся приток возбуждения. Оно проникало отовсюду, пронизывая насквозь ледяную защиту сковавшего её мистического ужаса. Тепло возникало между ног, и оттуда нарастающими приливами расходилось по всему телу, переходя в жар.
Наглые похотливые взгляды всеядным огнеметом сжигали её одежду, проникая дальше сквозь кожу, внутрь души, где ещё сохранялась частичка независимого сознания, сопротивлявшаяся из последних сил, и от этого становилось ещё жарче. Незнакомые мускулистые мужские руки клещами сжимали её тело.
Мрачный салон автомобиля запирал удушающий аромат разгорячённых тел, добавляя в него запах кожаных сидений, пытающихся, взамен пропитаться человеческим потом, лелея надежду прикоснуться к непостижимому таинству соития.
Всё происходило будто в немом кино. Словно в замкнутом вакууме, отовсюду продолжал звучать голос, заполняя собой всё пространство, отражаясь от затемненных окон, пластика дверей и напряжённых мышц. Погружая в марево своих интонаций уже не сопротивляющуюся, малюсенькую, беспомощную точку собственного сознания девушки. Обволакивая невидимыми нитями остатки нравственных устоев, родительских заветов, былого целомудрия. Заворачивая в непроницаемый кокон любую мысль о неподчинении.
Сопротивляться не было сил. Всё её тело превратилось в один чувствительный рецептор, десятикратно усиливающий любой импульс, приходящий от малейшего мужского прикосновения.
Она уже жаждала этих рук, выгибаясь всем телом навстречу чужому животному дыханию, пытаясь вновь и вновь окунуться в аромат незнакомого одеколона разбавленного мужским потом.
Он входил в неё резкими сильными толчками, от которых она тянулась в струнку, а затем выгибалась, закидывая руки на передние сидения, и чувствуя ладонями как через грубую ткань брюк, две пульсирующие плоти пытаются вырваться ей навстречу.
Обволакивающий голос не умолкал, но теперь она уже ждала его, она хотела его слушать. Он пронзал её насквозь и становился ею самой: «…тебе хочется взять их в руки; ты берёшь их в руки, и ощущаешь, как они растут в твоих ладонях, становясь всё крепче; ты чувствуешь, как они дрожат и тебе хочется почувствовать эту дрожь внутри себя…»
Неожиданно она ощутила возникшую между ног и хлынувшую вверх по всему телу, горячую лавину, погружающую в себя все внутренности, лавину и содрогнулась в экстазе. Тело забилось в конвульсиях. Изо всех сил сжала зубы, не давая вырваться наружу освобождённому воплю. Обхватила руками и ногами незнакомое, но до боли необходимое теперь, горячее мужское тело. Чувствуя, как срастается с ним в единое целое, проникая во все его углубления и заполняя тем самым свои. Получая отторгнутое моралью, запретное наслаждение. Ещё более желанное в своей греховности, разбуженное реинкарнацией тёмных потаённых инстинктов древности…
«…Аромат одеколона становится знакомым! – твердил голос, – Тебе хочется вдыхать его запах. Это запах твоего близкого друга. Ты узнала его, ты догадалась обо всём. Ты снимаешь с него маску. Это он, ты уверена – это он. Тебе всегда будет с ним хорошо. Ты будешь с ним естественна, чувствительна, восприимчива. Тебе не надо думать о том, что ты чувствуешь. Не надо ничего придумывать самой. Эти чувства будут в тебе. Ты начинаешь просыпаться, и ощущаешь себя хорошо. Только мой голос может ввести тебя в транс, только с моим голосом ты всегда соглашаешься, потому, что он принесёт тебе спокойствие и равновесие. К другим голосам ты относишься настороженно подозрительно…»
