Весёлые огоньки свечей, звонкие голоса подруг, поющие хвалу Пресветлой Богине, и празднично накрытый стол обычно создавали у Селестин будоражащее кровь предчувствие праздника. Словно маленькие прыгучие пузырики поселялись внутри, щекотали и заставляли смеяться. В такие вечера в прошлом даже приют казался ей домом, где все любят друг друга и желают ей добра. Почему-то именно этот праздник, отмечаемый в самую холодную и тёмную пору года, казался самым светлым, дарил больше всего тепла. Всегда, но не в этот раз.
Казалось бы, в этом году завершение поста и начало предпраздничной недели и вовсе походили на сбывшуюся сказку. Приют сменился королевским дворцом, робы послушниц на нарядные платья. Даже в пост им не приходилось грызть сухие корки, запивая водой. А сегодняшний стол и вовсе был уставлен блюдами, которые Селестин раньше даже не видела. Но счастья не было. Душу едкой горечью разъедали зависть и страх.
Завидовала жгуче, до тоски, Селестин принцессе. Нет, не тому, что Гвендолин, такая же лейская полукровка и сирота, внезапно оказалась принцессой. То, что она не такая, как все, девочки догадывались и раньше. Никто из других воспитанниц приюта не получал таких подарков, как Гвендолин. И сёстры, хоть и старались ко всем воспитанницам относиться ровно, всё же невольно выделяли Гвен, прощали ей больше, чем остальным. Так что когда выяснилось, что отец у Гвендолин король Эрик, все хоть и удивились, но приняли, как должное. Радовались вместе с ней. Тем более, что это изменило к лучшему жизнь не только принцессы, но и её подруг.
Селестин тоже радовалась за младшую подругу. Радовалась и завидовала. Тому, что у Гвен появился отец, который, оказывается, никогда не забывал о ней. Бабушка, королева Джиневра, держалась с Гвендолин немного отстранённо, но всё равно была. Иногда забирала внучку с уроков и гуляла с ней в королевских садах, или ездила в город показать какой-нибудь парк, или порт, или музеум графа Аль Карси. А ещё у Гвендолин была мачеха – королева Таиния, которая даже с Селестин говорила ласково и обещала защиту. Но на Гвендолин она смотрела совсем не так, как на неё, видела Селестин. Она гладила принцессу по голове, нежно прикасалась, иногда даже не замечая этого. К Селестин никто и никогда так не прикасался. И она завидовала, жгуче, до слёз.
Сёстры всегда говорили, что зависть – грех. И Селестин понимала, что поступает нехорошо, но справиться не могла. Оттого и петь хвалу Богине с лёгким сердцем не могла. Она сердилась на неё, усугубляя грех. Почему Пресветлая не послала ей, Селестин, хоть кого-то, кто бы принадлежал только ей! Пусть бы даже ругал и не дарил подарков, но смотрел также тепло, обнимал, слушал бы её жалобы, развеивал страхи.
Страх – вот чего Селестин не испытывала давно, с тех пор, как попала в монастырский приют. Она знала, что даже самые строгие сёстры никогда не забьют её камнями, не убьют, как убили когда-то селяне мать девочки. А сейчас страх вернулся. Нет, Селестин не боялась, что её убьют, хоть и не раз натыкалась на неприязнь во взглядах слуг и придворных. Уж слишком явно в ней видна была лейская кровь. К таким взглядам она привыкла и научилась не принимать их близко к сердцу. Сделать-то ей ничего не сделают! Она, Селестин, теперь важная персона – подруга принцессы Гвендолин и подчинённая самого барона Ле-Риля, главы безопасности королевства. Она занята важным делом – учится вместе с принцессой лейской магии и внимательно следит за тем, что и как говорят присланные из Лейского княжества учителя. Так что бояться нечего!
Но Селестин боялась. Боялась появившегося недавно во дворце дядю Гвендолин – князя Свена. И никому об этом страхе рассказать не могла. Ведь он ничего плохого не делал. Только глядел на Селестин своими синими глазами и улыбался. Даже с Гвендолин поделиться она не могла. Та смотрела на своего нового родственника, как на рыцаря из сказки:
– Видишь, Селестин, не все леи плохие! Дядя Свен приехал спасти маму, – Гвендолин на мгновение сбилась и прикусила губу, смущённая невольно вырвавшимся словом. – И он обязательно спасёт её от проклятия!
И никто не пытался разубедить Гвендолин, хотя её восхищения дядей во дворце не разделяли. Ни король Эрик, ни королева Таиния, никто. Королева Джиневра вообще уехала из Иль Ранталя в свой столичный дворец, только чтобы не видеть лея. Король Эрик смотрел на князя, как те крестьяне на мать Селестин перед тем, как бросить в неё первый камень. Но князь Свен в ответ только радостно улыбался. Похоже, он наслаждался ненавистью короля. Словно гурман пил её мелкими глотками, разжигая огонь, если он вдруг затихал.
Селестин видела, что король Эрик, как и она сама, ничего не может предъявить князю. Те слова, что лей мягким спокойным голосом говорил королю или королеве, звучали совершенно обычно, но король иногда просто белел от бешенства. Казалось, король Эрик бросится на лея и убьёт на месте. Князь это тоже чувствовал. В такие мгновения он замирал, и обычная вальяжность слетала с него, как шелуха. Синие глаза превращались в лёд, и только на губах по-прежнему блуждала улыбка.
Селестин, видевшая это несколько раз, страшно пугалась. Было ясно, что каждый из этих двоих готов убить противника. И неизвестно, кто из них победил бы в этой схватке. Но король Эрик всегда отступал. Ведь только князь Свен мог спасти королеву Таинию и ребёнка, что она сейчас вынашивала. Так что жаловаться ему на князя смысла не было.
Да и на что жаловаться? На то, что князь несколько раз легко прикоснулся к её белокурым прядям или погладил по голове? Так он также перед этим погладил по голове Гвендолин, убирая нанесённую краской рыжину. Рядом с ним Гвендолин начинала выглядеть, как настоящая лейская принцесса, как её истинная мать – Луасон. И сам князь менялся. Тёмная сила, что чувствовала в нём Селестин, отступала. Он начинал походить на человека и, главное, почти не замечал Селестин.
Князь рассказывал принцессе разные истории про Лейское княжество и их королей, шутил и совсем не так, как с королём Эриком или королевой Таинией. Шутки были смешные, но Селестин никогда не смеялась. Ей казалось, что стоит присоединиться к веселью, и она непременно угодит в золотые сети, что время от времени пытался накинуть на неё князь.
Когда она первый раз заметила эту невесомую паутину у себя на коже, то просто стряхнула её, вначале даже не поняв, откуда она взялась. Но потом увидела, как удивлённо расширились синие глаза князя Свена. Он ласково улыбнулся Селестин, сказал что-то пустое, и на миг показался девочке таким… необыкновенным! Но потом она увидела, что на ней вновь паутина, толще и гуще предыдущей и её золотые нити медленно проникают в кожу. Кровь её словно вскипела от гнева и страха, и паутина, вспыхнув, осыпалась пеплом. Вот тогда князь Свен словно впервые увидел её:
