1899 год, Российская империя, Черноморское побережье,пансионат "Ласточка"
Каменный
Ворон встрепенулся. Облаком взмыла вверх черная с серебряной искрой пыль, что
прежде крепким панцирем укрывала иссиня-черные перья,
голову и мощные когтистые лапы. Ворон медленно, не торопясь переступил с одной ноги
на другую. Наклонил в бок маленькую голову, ничем уже не отличаясь от живой
птицы.
Тысячу
раз Лара слышала эту историю от няньки-Акулины, и ведь верила – всем сердцем
верила каждому ее слову! Но все равно не чаяла глядеть на то собственными
глазами.
— Ты видишь это? Видишь, Конни? – не выдержав,
зашептала девочка и судорожно вцепилась пальцами в холодную ладошку друга.
— Чшш! – прозвучало строгим ответом.
И
то правда… Лара запоздало выругала себя: Ворон их заметил. Быстро повернул
головенку, и его правый глаз поймал лунный свет. Замер, уставившись точно на
детей.
Ей-богу,
он изучал их в этот самый миг и о чем-то думал – Лара могла бы поклясться в
этом собственной жизнью!
Но мальчик крепче сжал ее ладонь, и Лара подумала,
что, не будь его рядом, она бы тотчас умерла от страха. Впрочем, если бы не
Конни, то Лары и вовсе не было бы на Ордынцевском кладбище в такой час…
А
потом Ворон взмахнул крыльями и плавно сорвался с насиженного места. Он
двигался бесшумно и зловещим карканьем не собирался нарушать тишину. Словно до
сих пор был неживым.
Полетел,
конечно, к Замку. Замком на побережье называли Ордынцевскую усадьбу – за зубчатые
стены и высокую круглую башню, сплошь увитую плющом. В той башне жил и
скончался старый граф – последний из рода Ордынцевых. А еще колдун, как
рассказывала о нем нянька-Акулина.
Акулина
тоже старая. Прежде служила экономкой в усадьбе и видела графа еще живым –
высоким, чернобровым красавцем с таким взглядом, что… в этом месте рассказа
нянька всегда залихватски говорила: «Ух!». Улыбалась, и ее морщинистые,
иссушенные морским ветром щеки покрывались легким румянцем.
«Это
ж сколько было бы нынче старому графу лет?..» - задумалась вдруг Лара и,
тихонько шевеля губами, принялась подсчитывать.
Да
не досчитала: Конни с решительностью, перед которой девочка благоговела всей
душой, скомандовал:
— Идем.
Бесшумно
он спрыгнул с ветки могучего дуба, где дети устроили выжидательный пункт. Чуть
пригнув голову и не разгибая колен, побежал прямиком к склепу – старинной
графской усыпальнице, на верхушке которой прежде и восседал каменный Ворон,
сделавшийся нынче живым.
Лара
тоже прыгнула, почти не колеблясь. Раньше надо было раздумывать, когда Кон
объявил ей, что поспорил с мальчишками с Болота, будто влезет в графскую
усыпальницу. А теперь-то толку?
Правда,
девочка запуталась в юбках и пребольно ударилась коленкой о выступающий корень
дуба. Но не ойкнула даже – сцепив зубы, прихрамывая, засеменила следом.
— Учти, вздумаешь реветь – живо домой отправлю.
К мамочкиной юбке! - строго-настрого предупредил Кон перед их вылазкой.
Девочке
тогда стало страсть как обидно. Она и сама знала про себя, что плакса – но зачем
лишний раз попрекать? И если уж приспичит, то, скорее, она побежала б к няньке-Акулине,
чем к маме-Юле. Матушка-то ей реветь тоже запрещает, еще построже Кона.
Потому
и решила девочка, что, как бы ни было страшно там, в склепе, как бы ни тряслись
ее коленки, и чего б она ни увидела – не вскрикнет. И уж точно не расплачется. Ей-богу,
лучше умрет на месте!
…Дверь
старинной усыпальницы поддалась на удивление легко: всего трижды Кон ударил по
навесному замку булыжником. Пахнуло могильным духом и сырой землей. Кон и тот
замешкался. Но упрямо свел брови и опять скомандовал:
— Идем.
Внутри,
не размыкая рук, помогая друг другу, дети долго спускались по щербатой каменной
лестнице. Пока не осознали – пришли. Внизу было темно, хоть глаз выколи. В
проем распахнутой двери усыпальницы немного проникал бледный свет луны, но он
освещал только лестницу, а стоило сойти с нее, как детские фигуры погрузились
во тьму.
— Эх, лампу бы сюда!..
— У меня спички есть, Конни! – Лара нащупала в
кармане юбки коробок.
— Толку здесь от спичек… - проворчал тот. –
Ладно, давай, управлюсь как-нибудь. А ты постой на лестнице, не мельтеши.
Лара
восхитилась догадливостью друга, когда тот поджег сразу три спички, соорудив
маленький факел – и тогда свет всполохами озарил часть каменной кладки стены,
на которой даже можно было разглядеть паутину и то, ради чего дети явились
сюда. Громоздкие каменные надгробия, числом не менее десяти.
— Как же мы найдем нужный, Конни?..
— Здесь таблички с датами. Старик ровно восемь
лет назад помер, в тысяча восемьсот девяносто первом. Не боись, я сам искать
буду – а ты на лестнице постой, сказано ж тебе!
Разумеется,
мальчишки с Болота потребовали добыть доказательство, что Конни и впрямь
побывал в усыпальнице. А точнее – он должен был сдвинуть крышку с гроба старого
колдуна, а после сказать им, какого цвета сюртук на мертвеце. Федька, заводила
и самый старший из них, хвастался, что бывал на похоронах колдуна да видел, в
какого цвета сюртук его обрядили. Соврать не удастся. А значит Лара, как верный
друг, обязана Кона поддержать…
Вот
и сейчас, оставленная в безопасном месте подальше от гробниц, Лара взмолилась:
— Конни, но я помочь хочу, отчего ты мне
запрещаешь?
— Трусишка, - по-своему растолковал ее порыв
Конни. Но возражать более не стал.
Да
и не слишком он грешил против истины: Ларе и впрямь страшно было стоять в
одиночку. Со второй попытки она тоже подожгла три спички разом и, затаив
дыхание, стараясь меньше думать о том, что делает и где находится, глазами отыскала
строчки на ближайшем к ней надгробии.
И
сперва отказалась себе верить.
«Николай
Григорьевичъ Ордынцевъ. Родился въ 1860 г., скончался въ 1891 г.»
Неужто
вот так? Сразу?
— Конни, я нашла, нашла… - горячо зашептала
девочка.
Лара
потянулась туда, где мгновение назад еще стоял ее друг, но – пальцы рассекли
лишь холодную тьму подземелья. Рядом никого не было.
Сколько
это продлилось – мгновение? Больше? Ларе показалось, что она вечность стоит
одна возле гробницы.
А
потом чей-то шумный выдох затушил ее спички.
У
Лары дробно застучали зубы. Собственным обещанием не кричать она уж готова была
поступиться – да только голос будто пропал. Девочка не могла вымолвить ни
звука.
И
слава богу. Поскольку ее глаза, начавшие привыкать к темноте, вдруг ясно
угадали очертания лица Кона совсем рядом с нею. Он приложил палец к губам и
прошипел:
— Чшш!
А
потом указал кивком на лунную дорожку, бледно освещающую лестницу.
Бледно
– но этого хватило, чтобы сперва углядеть две человеческие тени, а потом,
подняв глаза на дверной проем, увидеть и парочку незнакомцев.
