Глава 1. Добро пожаловать в Эш-Гроув
1. Я хорошо помню ту осень в Эш-Гроуве – время, когда мы познакомились, – но практически не помню последовавшую за ней зиму. Февраль уничтожил нас, и весна, в которую он плавно перетёк, превратилась в неостановимый поток скорби, разрушительного чувства вины, одиночества и горького отчаяния. А ведь только начало что-то получаться… Мы учились понимать друг друга, смотреть вперёд, строить планы и наслаждаться моментом.
Не знаю, можно ли было что-то изменить.
Смерть пришла в нашу светлую обитель, осквернила окутавшую нас магию, отравила наше чудесное место. И я чувствую отголосок вины за то, что больше не испытываю боли, которую, как мне казалось, обязана пронести сквозь годы. Скорбь растворилась, жизнь пошла дальше. Временами мы вскользь упоминаем произошедшее, но тут же смолкаем, потому что струна сочувствия давно ослабла и светлой грусти уже не осталось. И это давит. Смерть не изменила нас – не сделала добрее или злее, мягче или жёстче. Но – оставила свой отпечаток. Шрам от раны, которая давным-давно затянулась, но периодически ноет на перемену погоды.
Однако я всё равно люблю Эш-Гроув – город моей вечной осени. В нём я стала настоящей. Научилась жить, пусть для этого и пришлось пройти через смерть. Прикоснулась к тайнам богов – или демонов, или фэйри, или чёрт знает кого ещё. Я до сих пор не знаю, как их правильно называть, а он не говорит, слишком уж ему нравится меня дурачить.
Мы давно не живём в Эш-Гроуве, но ежегодно туда возвращаемся. Полезно обращаться к истокам – вспоминать, с чего всё началось. С чего мы начались. Порой – в конце сентября, чтобы насладиться листопадами, но чаще – на Рождество. Пару раз мы даже побывали в Эш-Гроуве летом, но никогда – в феврале, и никогда – весной.
Моё имя – Амара Драйден. Мне тогда было шестнадцать.
2. В стёкла машины однообразно барабанил дождь. Играли, сменяя одна другую, песни любимых отцом «AC/DC», от кошмарного визга которых у меня закладывало уши. В свете фар искристо блестел мокрый асфальт. На фоне выстроившихся вдоль дороги сосен сквозь мутную морось промелькнул знак с надписью: «Добро пожаловать в Эш-Гроув».
– Тебе там понравится, – сообщил отец с заднего сиденья. – Вот увидишь.
Тогда мне показалось, что «понравится» – слишком громкое слово. Город и город, лишь бы интернет ловил исправно. Кто же знал, что я до беспамятства влюблюсь в эту дыру, которая принесёт мне столько бед и раскроет глаза на многие вещи. Попахивает стокгольмским синдромом, признаю. Но по-другому – без боли, без страха, – ничего бы не вышло. Мама была права, когда говорила, что боль – это дорога, по которой мы идём вперёд. Дорога трудная и приносящая страдания. Лишь путь назад лёгок и приятен, потому что не требует усилий. Это вообще её излюбленная тема – через тернии к звёздам. Профессиональная деформация.
Эш-Гроув – это маленький городок, который прежде я видела лишь на фотках и VCS-кассетах отца: серый, унылый, убогий. Он рисовался мне анахронизмом, который неизбежно встретит нас всё теми же замызганными автобусными остановками и заброшенными домами с криво разрисованными стенами, которые отец любил фотографировать в детстве; Ясеневым парком, в котором панки отплясывали какие-то безумные танцы и били фонари, пока он снимал это на допотопную камеру; почтовым отделением с кусками фанеры вместо стёкол, откуда он каждый месяц забирал свежие журналы по подписке.
Рассматривая исчерченное потоками дождевой воды стекло, я слушала рассуждения мамы о том, что все маленькие города застыли во времени, а люди, их населяющие, заблудились среди столпов десятилетий; в их альтернативной вселенной на стене висит актуальный календарь, но в коридоре ещё стоит телефон с дисковым номеронабирателем.
Совсем как на ферме моих бабушки с дедушкой по маминой линии.
У них даже был самый настоящий, вполне рабочий видеомагнитофон. Так много движений требуется, чтобы просто посмотреть кино: найти кассету, вытряхнуть её из картонной коробки, вставить, перемотать назад, включить, чертыхнуться, когда магнитофон зажуёт плёнку, позвать дедушку, чтобы он снял с магнитофона крышку, перед этим кое-как отыскав отвёртку. Процесс спасения кассеты походил на операцию, а дедушка – на врача, сосредоточенно вскрывающего чью-то грудную клетку. Кино на кассетах я, конечно, не смотрела – к счастью, бабушка с дедушкой были людьми всё-таки современными и с DVD дружили, но вот свои детские видео отец так и не сподобился оцифровать.
Натянув рукава толстовки на ладони, я взглянула на отца через зеркало заднего вида. На старых снимках я с трудом его узнавала. То был сутулый чернокожий ботаник в смешных старомодных очках и дурацких свитерах, долговязый и нескладный, но с широкой белозубой улыбкой, больше подходящей капитану сборной по футболу, и лукавой хитринкой в тёмных глазах. Он и теперь носил очки, но другие – стильные и дорогие. Нелепые свитера сменил на рубашки, а непослушные всклокоченные волосы отрастил и заплёл в дреды. Во всём его облике сквозила лёгкая небрежность, которая очень ему шла. Прямая противоположность моей маме, которая даже на утренних пробежках всегда выглядела настолько идеально, что из её прилизанного конского хвоста не выбивалось ни единого лишнего волоска.
Ещё с возрастом отец раздался в плечах и выправил осанку. Отрастил бороду, которую носил коротко подстриженной и уложенной. Стал крепче, плотнее. Из голоса ушла жизнерадостность, взгляд потух. А ведь я застала то время, когда отец невероятно походил на себя с тех старых фото и видео: бархатными интонациями превосходного чтеца, харизмой души компании и огнём в глазах. Некоторые люди рождаются с червоточиной, которую ничем не заполнить. Рождаются, окутанные тончайшей вуалью меланхолии. Я такой родилась. Но – не отец. Отец родился другим: полным жизни и энергии. А теперь он безжалостно отбирал у меня моё законное право на сплин. Теперь мою беспричинную тоску мне ставили в укор. Посмотри, как тяжело отцу. Прекрати маяться дурью и возьми себя в руки. Сделай хоть что-нибудь полезное. Когда там уже закончится твой кошмарный пубертатный период?
– Там неплохо, скажи, Винус? – обратился отец своей сестре, которая сидела за рулём. Водила Винус намного лучше отца. Он, как ни пытался, не смог подружиться с машиной; его вождение было резким и дёрганным, и ему часто сигналили на дорогах. Чудо, что у него до сих пор не отобрали права. – Да и, кажется, в Нью-Йорке тебе было не очень комфортно, Амара…
Интересно, с чего он это взял, потому что я такого никогда не говорила. В Нью-Йорке мне было комфортно, точно так же как комфортно было на ферме бабушки с дедушкой, и как будет в любом другом городе. От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Я везде буду одинаковой, нравится это моим родителям или нет.
