ПРЕПОДАЮ ШАХМАТЫ ДЕТЯМ УЖЕ 60 ЛЕТ
Обучать детей шахматам я начал с самого первого дня, едва научился сам. Валерка Егоров (Рыжий) показал мне игру и мы приступили на балконе на третьем этаже нашего Большого Дома. Позднее эти балконы стали понемногу срезать. Но в 1959 году, когда мне было только шесть с половиной лет, балконы еще наличествовали и благодаря этому именно на таком балконе я научился играть в шахматы. После того, как я тридцать раз подряд получил детский мат и щелбан, я изобрёл ход е7-е6 и больше во дворе уже никому и никогда не проигрывал. Более того, через неделю я умудрился поставить мат своему учителю последним ферзём при куче его фигур. После чего уверенно приступил к обучению своих товарищей и их младших братьев. У себя на стене за печкой я нарисовал огромную, как мне казалось, шахматную доску, вырезал из бумаги изображения фигур и стал засыпать, приклеивая фигурки пластилином к доске, что создавало образ красивой шахматной диаграммы. Когда мне было одиннадцать лет и я имел уже пятилетний опыт шахматной педагогической деятельности, я наконец пришел в Свердловский Дворец пионеров где под руководством Терентьева, Юферева и Соловьева приступил к систематическому изучению шахмат «на академическом» уровне. Удостоился я и чести разбора ряда своих партий самим Орестом Аверкиным. Слушал лекцию и играл в сеансе с самим Ратмиром Холмовым и к пятнадцати годам сумел достичь крепкого второго разряда, что для меня было просто чудом. Параллельно этому своему «развитию» я развивался и как шахматный тренер окружавших меня малышей. В восьмом классе мне довелось пожить у дяди Миши на улице Крауля, 104. Это на ВИЗе. Уже много лет спустя я стал замечать, что ни одного случайного числа в моей биографии не обнаруживается. Вот вам простейший пример: я увлекся игрой на доске, имевшей размеры 8х8 клеток. А вот вам мой адрес в Свердловске, где я рос: дом 8 квартира 8!
Но как 104 относится к шахматам, я вычислил уже в рядах Военно-морского флота.
После демобилизации мы с супругой уехали жить в Архангельск. В Соломбалу. И здесь, на Сульфате, я сразу повёл шахматный кружок при Дворце Культуры Соломбальского ЛДК.
Но опишу вечер в квартире у дяди Миши на втором этаже деревянного дома на Крауля 104.
Тётя Нэля где-то в командировке по спортивным делам. Жорик уже уложен спатки в своей – нашей с ним! – детской и мы с дядей вдвоём. Телевизор он выключил.
– Ну, хорошо! Раз уж ты так серьёзно увлёкся, покажу тебе кое-что, – говорит мне дядя доверительно. Он имеет право так говорить. До сих пор он не рассматривал меня, как юного шахматиста. Легкоатлета – да! Но шахматиста – нет! Не вышел ни лицом, ни статью.
Сам дядя Миша играл в силу хорошего кандидата в мастера. По тем временам это было очень сильно. Я уже выполнил все обязанности по дому и по школе. И, честно говоря, хотел спать. Ещё не смертельно, но хотел. Уроки дяди Миши по шахматам мною не планировались и мне не грезились ни в один момент. Но здесь я целиком от него зависел и потому был вежлив и терпелив.
Дядя раскрыл свою добротную шахматную доску – шкатулку, извлек из неё свой добротный комплект шахматных фигур стаунтоновской формы и стал показывать мне варианты игры в дебюте.
– Вот! Смотри: белые жертвуют подряд три пешки: после е четыре, е пять, дэ четыре, е дэ, це три, дэ це, слон це четыре, це бэ, слон бьёт бэ два!
Я с грустью смотрел на дядю и думал: «Ну зачем он мне все это показывает? Я же всё равно ничего не запомню!» А дядя Миша продолжал, воодушевляясь всё больше:
– Или вот в принятом королевском гамбите лучшая защита слон е семь! И далее шах с аш четыре и на же три эф же три белые играют короткую рокировку и на же аш шах не берут пешку, а уходит на аш один и тогда белые ставят слона на же три и возникает основная позиция для этого варианта!
И тут я просто смежил очи и как бы задремал. Дядя махнул рукой.
– Ладно! Пустое это всё! Ты безнадёжен…
Прошли десятилетия. В показанных им вариантах я выиграл огромное число партий у весьма сильных партнёров, включая кандидатов в мастера и мастеров. Эти варианты я пронёс через весь свой шахматный век. И не забыл ни одного слова, ни одного жеста дяди из того далёкого сказочного шахматного вечера… Память оказалась бездонной!
Вот уже шестьдесят лет я преподаю малышам шахматы.
Совсем не так, как написано в толстых шахматных учебниках.
И совсем не так, как учил меня тогда дядя Миша.
104 – это сумма номеров всех восьми клеток, которые бьют из центра пронумерованного квадрата 5х5 конь, слон, ладья и король. 104 это восемь раз по тринадцать….
Скольких малышей я научил реально играть?
Однажды я подсчитал и вышло где-то около шести тысяч…
Нет, они в основном просто научились именно играть, без каких-либо разрядов и титулов… Но при этом шахматы стали для них добрым спутником и в дороге, и на досуге…
И сегодня, обучая очередного малыша азам этой увлекательной мудрой древней игры, я все вспоминаю и вспоминаю далекий 1968-ой год, настольную лампу в комнатке деревянного двухэтажного дома на Крауля 104… Единственный урок моего дорого дяди Миши…
НЕШАХМАТНЫЕ УРОКИ. 55 ЛЕТ ОДИНОЧЕСТВА
Есть интересный (хотя и неправильный!) фильм о Роберте Фишере («Жертвуя пешкой»), отрывки из которого я люблю показывать тем, кого учу играть в шахматы.
Особенно эпизод с малышом, оставшимся дома в одиночестве и занятого игрой в шахматы с самим собой. Его приводят ва шахматный клуб и мастер спрашивает: «У кого он научился так играть?»
И его мама отвечает тренеру: «Он научился играть сам!»
На этом эпизоде я заостряю внимание малыша: он учится САМ!
Сегодня ровно 55 лет, как я остался один.
Совсем один.
До 18 января 1963 года я жил с Роной.
Утром 18 января в дом вошла мама.
Я пил чай с молоком за нашим огромным дубовым столом.
Бабушка стояла около шкафа.
Серёжа еще спал.
Мама вошла с узелком в руке.
Осмотрела нас с порога и произнесла просто:
– Всё.
И я пошёл в школу.
Потому что «знал», но ещё не осознал.
Рона встретила меня на железнодорожном вокзале в июне холодного лета 1953-его года.
Десять лет я жил с Роной.
Мама училась, ездила по командировкам.
Я болел и лежал то в одной больнице, то в другой.
Несколько лет мы с мамой – пока она училась – часто проводили ночи вместе в Музее Горного института – мама работала ночным сторожем.
Рона – сестра мамы – воспитывала меня все эти годы, когда выпадали такие часы и минуты совместного пребывания в доме.
Болели мы с ней по очереди, и потому виделись не так часто.
Но в целом эти десять лет были десятилетием Роны в моей жизни.
