«Дневник полковника Руновского, состоявшего приставом при Шамиле во время пребывания его в городе Калуге, с 1859 по 1862 год». «АКАК». Том X. Тифлис. 1885 год.
Руновский, Аполлон Иванович. Из дворян Воронежской губернии, православного вероисповед., род. в 1823 году, воспитывался во 2-м Кадетском корпусе, откуда, не окончив курса наук, выпущен в 1840 году юнкером в Куринский полк; в 1845 году из Куринского полка переведен в 6-й резервный батальон Кубанского егерского (ныне пехотного) полка; в 1846 году за отличие в делах против горцев произведен в прапорщики с переводом в Тенгинский пехотный полк; в 1847 году назначен плац-адъют. в кр. Георгиевскую; в 1850 году произведен в подпоручики и назначен на должность гевальдигера штаба 19-й пехотной дивизии с переводом в Навагинский полк; в 1852 году за отличие в делах против горцев производен в поручики; в 1854 году переведен, согласно прошению, в Коммисариатский штат с назначением смотрителем Грозненского временного госпиталя; в 1855 году за отличие в делах против горцев произведен в шт.-капитаны; в 1857 году уволен от службы без прошения за употребление нижних чинов в прислугу для себя и госпитальных чиновников; в 1858 голу вновь принят на службу смотрителем Хасав-Юртовского военного госпиталя; в 1859 году отчислен от Коммисариатского штата с зачислением во 2-й Сунженский казачий полк и назначен приставом при военно-пленном Шамиле; в 1860 году произведен в капитаны; в конце 1869 года (23-го ноября) назначен для особых поручений к главнокомандующему Кавказской Армией; из Калуги, где жил военно-пленный Шамиль, Аполлон Иванович выехал к месту новой своей службы в марте 1862 года; в 1863 году за отличие в делах против горцев переведен в л.-гв. Московский полк с оставлением в прежней должности; в 1865 году за отличие по службе награжден орденом св. Анны 3 ст.; в 1866 году за отличие по службе произведен в полковники; в 1871 году отчислен от должности с зачислением по армейской пехоте и прикомандирован к штабу местных войск С.-Петербургского военного округа; в 1872 году награжден орденомн св. Станислава 2 ст. и назначен в распоряжение Туркестанского ген.-губернатора; в 1873 году назначен делопроизводителем Комиссии для окончательного пересмотра положения об управлении Туркестанского края; в 1874 году (10-го января) назначен и. д. помощника военного губернатора Сыр-Дарьинской области; в томже году 28-го апреля Аполлон Иванович скончался.
Аполлон Иванович участвовал с военных действиях против горцев в 1841—1843 годах на левом фланге Кавказской Линии; в 1851 году на Правом Фланге той же Линии; в 1841 году он ранен был ружейною пулею в правую ногу выше колена, где пуля и осталась. Состоя с 1859—1861 года приставом при военно-пленном Шамиле, Руновский вел, согласно данной ему инструкции, весьма интересный дневник, ныне печатаемый в Актах Археографической Комиссии. Женат быль Аполлон Иванович на дочери подполк. Безака Надежде Васильевне.
ДНЕВНИК. 3-го ноября. По словам людей, окружающих Шамиля, сегодня седьмой день, как он находится в самом плачевном расположении духа. С отъездом полковника Богуславского оно усилилось до того, что Шамиль казался мне человеком близким к самоубийству. Это побудило меня принять все зависящие от меня меры для извлечения Имама из неблагоприятного настроения, которому он поддался. С этой целью, воспользовавшись тем, что сегодня вечером Шамиль, в крайней степени печального состояния, лег спать в семь часов, – я позвал к себе мюрида Хаджио, чтобы посоветоваться с ним на счет выбора средств к развлечению пленника и спросил его: что находит полезным в этом случае он, который так любит своего Имама, и так хорошо знает все его привычки и вкусы?
Весь приводимый разговор был веден через прапорщика Грамова, который только немного менее Хаджио знает Шамиля; притом же очень им любим и пользуется от него большим доверием, в чем я убедился как из того, что видел лично, так из слов полковника Богуславского.
На мой вопрос, Хаджио отвечал – что, прежде всего, единственным и самым верным средством он признает музыку, которую Шамиль страстно любит; а уж потом выезды в общество, к чему он тоже изъявлял прежде желание.
Узнав от Грамова, – что я позвал человека тотчас после его ответа, для того, чтобы распорядиться переносом на следующее утро органа от подполк. Еропкина в гостиницу, – Хаджио выразил полное свое удовольствие, и как видно, под влиянием этого впечатления, просил Грамова передать мне, что причины теперешнего положения имама заключаются в опасениях его за семейство, о чем в подробности известно полк. Богуславскому; что хотя опасения эти составляют главнейший предмет заботы Шамиля в настоящее время, – но что есть еще одно обстоятельство, которое мучит его столько же, как и мысль о семействе; и что с устройством этого обстоятельства в таком виде, как бы ему хотелось, – он считал бы себя вполне счастливым.
При этом, Хаджио повторил слова, сказанные самим Шамилем прежде: что настоящее свое положение в плену он считает несравненно покойнее и безопаснее прежнего, когда, пользуясь властью, он был окружен соотечественниками и людьми «преданными».
Речь Хаджио, естественным образом требовала с моей стороны вопроса: какое же это обстоятельство? Хаджио объяснил его очень красноречиво, очень подробно и, как можно было заметить, очень искренно. Вот сущность его объяснения.
Шамиль до того проникнут чувством благоговения к Государю Императору за все милости, которыми был осыпан и которых он совсем не ожидал; до того тронут вниманием, оказанным ему Русскою публикою повсеместно, где только он ни показывался, наконец, впечатления, зарожденные в нем предметами цивилизации, так сильно изменили прежний его взгляд на вещи, и особенно на смысл Кавказской войны и на намерения нашего Правительства относительно Кавказских племен, —
что все его чувства и все желания слились теперь в одно желание, сделавшееся можно сказать его жизнью, именно: отыскать случай для представления Государю Императору доказательства своей признательности и своей преданности, которые могли бы выразиться фактом, имеющим существенную важность.
Будучи убежден, что для более успешного выполнения возложенного на меня инструкцией поручения, главным условием должно считать осторожность и постепенность в разговорах подобных этому, я решился не возбуждать мюрида к развитию его идеи вполне; но, вместе с тем, признал необходимым воспользоваться настоящим случаем, чтобы вызвать его на умеренную только откровенность, – извлечь из его слов какой-либо полезный факт, или, по крайней мере, облегчить себе последующие сношения с Имамом. А потому, обдумав условия, в которые поставила меня случайность, я сказал, что Государь Император, осыпая щедротами своими Шамиля, хотел только показать этим —
