Эйвери Стоу прищурилась и, склонившись над рулем, попыталась рассмотреть сквозь пелену пушистых снежных хлопьев тихий темный Редвуд-Ридж. В Сан-Франциско никогда не бывало таких снегопадов. Предложение мамы сменить «Камри» на кроссовер оказалось очень кстати – седан не проехал бы по занесенным снегом дорогам Орегона. Даже ее легкомысленная мать иногда оказывалась права. Хотя «иногда» в данном случае ключевое слово.
Радуясь, что двухдневное путешествие подходит к концу, Эйвери быстро оглянулась на заднее сиденье – проверить, как там Хейли. Убедившись, что дочка спит в автокресле, она снова сосредоточилась на дороге.
С тех пор как они пересекли границу штата, сугробы намело в четыре дюйма высотой, и выглядели они безумно. Мило, но безумно. У тех, кто никогда не покидал теплой солнечной Калифорнии, такая погода вызывала настоящий культурный шок. Но… как говорится, новый год – новая жизнь. Им с Хейли это необходимо. Даже если новый город напоминает Сайлент-Хилл. Того и гляди из-за угла выскочат зомби. Но обошлось.
К вечеру тротуары опустели, а двухполосную улицу, мощенную брусчаткой, освещали только старомодные фонари. По мнению Эйвери, мама просто с дуба рухнула, обломав по пути все ветки, когда десять лет назад переехала сюда, получив несколько коттеджей в наследство от тетки, о существовании которой они прежде даже не знали. Мама была счастлива. И решила, что Эйвери с Хейли разделят ее радость.
В теории все выглядело просто идеально. «Вовсе на Сайлент-Хилл», – убеждала себя Эйвери. Совсем не похоже. Только вот куда люди подевались?
Редвуд-Ридж, зажатый между побережьем и подножием гор Кламат, – маленький городок всего на полторы тысячи человек, тем не менее пользующийся популярностью у туристов. Наверняка у него были какие-то особые достоинства, раз мама в нем так надолго задержалась.
По обе стороны улицы тянулись бесконечные ряды частных магазинчиков – как будто из тех, прежних времен, когда все казалось проще и милее. Если бы только здесь еще были люди!
Через пять минут снег стал редеть, машина выехала на частную дорогу, окруженную почетным караулом из кипарисов, сосен и секвой. Смотрелось чертовски круто. «У меня еще будет время насладиться зрелищем, – решила Эйвери, – при свете дня». Пока же это место напоминало кадры из фильма «Пятница, 13-е»[1].
Наверное, пора заканчивать с фильмами ужасов.
Эйвери проехала мимо нескольких больших домов, все еще украшенных к Рождеству, и через пять миль повернула в сторону коттеджей, сдающихся внаем. Она припарковала машину у первого домика, продолжая оглядываться по сторонам. Ничего общего с «Пятницей, 13-е». Всего здесь было пять бревенчатых коттеджей – одинаковые, на одинаковом друг от друга расстоянии, одноэтажные и запорошенные снегом. У каждого домика – маленькое крыльцо и двускатная островерхая крыша. В первом доме окна лучились теплым золотистым светом, а из трубы валил дым. Сбоку была припаркована машина матери.
Эйвери вздохнула, закрыла глаза и, наверное, впервые лет за десять не услышала ни сирен, ни гудков. Ни разговоров, ни суеты. Никаких ссор с бывшим и его родственниками. Только… покой.
Пока не появится Джейсон в своей белой хоккейной маске…
Ладно, хватит. Теперь она будет смотреть только комедии.
К новому месту придется привыкать, но переезд должен пойти Хейли на пользу. Учитывая состояние дочери, сильный стресс мог спровоцировать приступы. Городская жизнь им не подходила, но, возможно, здесь Хейли станет лучше. И хорошо, что рядом будет мама. В детстве Эйвери нередко ощущала себя родителем в их с мамой маленькой семье, а вот мать постоянно пребывала в мире своих фантазий. Однако Эйвери никогда не испытывала недостатка в любви, а сейчас ей отчаянно не хватало поддержки.
Слишком долго она была лишена опоры в жизни.
Эйвери посмотрела на заднее сиденье и похлопала Хейли по колену.
– Просыпайся, солнышко. Мы приехали.
Словно по щелчку, веки дочери затрепетали и явили миру голубые глаза – точь-в-точь как у ее отца. Остальные черты лица она унаследовала от Эйвери, как и густые каштановые волосы и крепкое гибкое тело. В свои семь лет Хейли выглядела почти точной копией Эйвери. Она осмотрелась по сторонам с рассеянным видом, к которому Эйвери уже привыкла с тех пор, как дочери диагностировали аутизм. Девочка беспокойно водила глазами, не задерживая взгляд на чем-либо дольше одного мгновения. Затем она вскрикнула и хлопнула в ладоши.
Эйвери представила себе, как она говорит: «Здорово, мама!»
Аутизм Хейли пока был невербальным, поэтому Эйвери часто представляла себе диалоги с дочерью. Это помогало справляться.
Она улыбнулась, радуясь, что Хейли понравилось увиденное.
– Бабушка ждет внутри. Хочешь посмотреть наш новый дом?
Они поживут здесь, пока Эйвери не снимет квартиру или маленький домик. Возможно, даже не рядом с лагерем «Хрустальное озеро»[2].
Хейли снова вскрикнула и стала возиться со своим ремнем безопасности, неуклюже отстегивая его. Эйвери поспешила выйти из машины и встретить дочь у задней двери, прежде чем та успеет выбраться наружу. Решив сначала осмотреть дом, Эйвери оставила вещи в машине и повела Хейли к крыльцу, очень осторожно, стараясь лишний раз не прикасаться к ней.
Не успели они постучать, как дверь распахнулась. При виде матери, стоящей на пороге, у Эйвери перехватило дыхание от рыданий. Какой бы капризной и непредсказуемой ни была Жюстин Берри, Эйвери всегда могла на нее положиться. После всего, что они с дочерью пережили, Эйвери так нуждалась в… маме.
– Как же я рада, что вы приехали! – Жюстин наклонилась к Хейли, чтобы заглянуть девочке в глаза, – ее переполняло желание обнять внучку. Она обожала крепкие объятия, но Эйвери хорошо знала: для ее дочери это не годится. Еще перед поездкой она миллион раз предупреждала Жюстин на случай, если та забудется, – провалы в памяти были ее лучшими друзьями.
Хейли отодвинула бабушку в сторону и вошла в дом. «С дороги, бабуля. У меня тут есть дела поинтереснее».
– Она взволнована. И это хорошо, – пожала плечами Эйвери.
В следующее мгновение мать заключила ее в такие крепкие объятия, что стало тяжело дышать. В нос ударил знакомый запах пачулей.
Проглотив слезы, которые уже были готовы хлынуть из глаз, Эйвери улыбнулась.
– Привет, мам.
– Хорошо, что хоть тебя я могу обнять.
