1. Пролог
«Чтобы соду погасить, ее не нужно поджигать»
Началась моя история незамысловато. В школьной столовой. В той, где я когда-то ела свою порцию и даже иногда порции одноклассников, так как дома могло не оказаться еды. Папа перестал мне быть папой лет в пять, тогда он уехал от нас с мамой в другой город, стал крутым бизнесменом и забыл о существовании своей семьи. Мама зарабатывала, как могла, крутилась в больнице медсестрой, бралась в свободное время ухаживать за тяжелобольными – нянечкой, на дополнительную ставку – санитаркой. Но денег катастрофически не хватало.
Именно там, будучи уже девятиклассницей, доедая безвкусный омлет, в простой школьной столовой, я решила стать поваром. Мама была не против. Во-первых, в кулинарном училище не требовали денег за поступление, во-вторых, «никогда не умрешь с голоду» ‒ говорила она.
Прошло пятнадцать лет, и теперь я работаю в этой столовой. До обеда. А вечером изобретаю новые блюда в небольшом ресторанчике недалеко от центра. Их шеф удрал с половиной и так не очень большого коллектива кухни, а у меня был самый большой опыт из всех оставшихся, поэтому назначение на его должность моей персоны показалось директору логичным. Сам Петр Саныч мою стряпню уважал, как и габариты. Стоило его только застукать меня, вздыхающую перед зеркалом, как он заявлял, что хорошая женщина должна быть добротной, а все эти вешалки плоские прекрасны лишь на картинке. Кстати жену он себе выбирал именно по таким критериям, хозяйка была дородной женщиной, с потрясающим нюхом на продукты, она рулила в их маленьком семейном бизнесе поставщиками. А вот меня мой пятьдесят второй размер расстраивал очень сильно, особенно, если я начинала сравнивать себя с учительницами в школе, как на подбор стройными, или посетительницами ресторана, только времени и лишних денег на тренажерный зал пока не было. Год назад мама перенесла инфаркт, и работать на двух-трех работах как раньше уже не могла, поэтому пахать за двоих приходилось мне, а короткие минуты отдыха и выходные я писала свою кулинарную книгу. Мечтая, что когда-нибудь смогу издаться, заработать кучу денег и может даже открыть свой собственный ресторан. Или хотя бы заимею возможность устроиться в место попафосней, с зарплатой побольше.
Сегодня в «И пусть весь мир подождет», да-да, такое оригинальное название у нашего заведения, закрытый банкет. Закрытый оттого, что кроме приглашенных гостей никого нет, ни менеджеров из соседнего банка в баре, ни парочек в уютных кабинетах. Все занято одной большой компанией, заплатившей хороший гонорар, превысивший выручку нескольких выходных дней. Удачно мы снялись. Вот только и работать придется не до двенадцати, а до двух, так как эти ребята заказали лишь основные блюда и определенный набор закусок, все остальное гости будут дозаказывать сами.
‒ Лен! Лена! Иванова! ‒ зычный голос уборщицы Валентиновны разносился по кухне эхом. ‒ Опять телефон в раздевалке забыла, кулинарка малахольная! Уже десять минут надрывается.
‒ Спасибо, теть Кать, ‒ я побежала к ящику, а мне вслед неслось ворчание о рассеянности современной молодежи. Наша «менеджер по клинингу» была женщиной в возрасте, которую дети перевезли из деревни, так как у них не было сил мотаться туда каждые выходные, а она одна без помощи с большим хозяйством уже не справлялась. Только тетя Катя с копеечной пенсией сидеть на шее у детей не смогла и пристроилась к нам, со словами: «Да по сравнению с моим коровником ваш свинарник нет ничто». Саныч вообще к ней сразу душой прикипел, и предложил к нему в домработницы пойти, больно руки сказал золотые, легкие, да все ладиться, и зеркала блестят, и полы дольше не пачкаются. Так и жили. Дружно работали, не ссорились, помогали по мере возможности. До этой ночи.
На экране высветилось четыре пропущенных с незнакомого мне номера. Ну, мало ли, вдруг у мамы телефон сел, а она меня потеряла. Я, конечно, ее предупредила что задержусь. Хотя странно, она же на смене в больнице, значит и не знает, что я еще не дома. Если честно, я просила ее сегодня взять отгул, больно плохо она себя чувствовала, на что мама, смеясь, сказала, там же больница, если что быстро на ноги поставят. Пока я думала, телефон зазвонил вновь.
‒ Алло?
‒ Елена Павловна Кочевая?
‒ Да, ‒ удивленно ответила.
‒ Людмила Васильевна Кочевая приходиться вам родственницей?
‒ Она моя мама… ‒ сердце перестало биться в ожидании объяснений цели звонка.
‒ Меня зовут Павел Олегович Барский, я заведующий отделением, где работала ваша мама, ‒ сказал мужчина, а я выхватила лишь одно слово ‒ «работала».
‒ Что с ней?
‒ Мне искренне жаль, Елена, обширный инфаркт миокарда, мы не смогли ее спасти, слишком поздно хватились, больные уже спали, да и медсестра у нас одна на этаже дежурила. Простите, что я опоздал, ‒ а ведь ему и правда жаль, она работает там уже лет двадцать, единственная бессменная нянечка. Работала, отстраненно думала я, скатываясь по дверце ящика.
‒ Елена? Алло? Вы меня слышите?
‒ Да, Павел Олегович? Я могу сейчас приехать?
‒ Это бессмысленно, я понимаю, в каком вы сейчас состоянии, документы мы все подготовим сами, с похоронами поможем, не чужой все же человек, держитесь. Сохраните мой номер, подъезжайте завтра после обеда, а до того момента, лучше отпроситесь с работы и примите успокоительное. Простите, и примите мои соболезнования.
С кухни прибежал су-шеф, Леха, что-то проговорил и исчез. Через пять минут пришел Саныч. С коньяком. Сел рядом со мной на пол, налил рюмку и, поняв, что я не реагирую не на что влил ее в меня сам.
‒ Что случилось, Леночка?
‒ У меня мама… Умерла… ‒ спотыкнулась я на этом слове. Я одна, совсем одна. Ни мужа, ни детей, ни отца, а теперь и мамы тоже нет. Слезы хлынули потоком, смывая жалость к себе и страдание по самому близкому ушедшему навсегда человеку.
‒ Ох, девонька, горе-то какое, ‒ это в дверях стаяла тетя Катя.
‒ Кыш отсюда, ‒ цыкнул на нее директор. ‒ А ты собирайся, нечего тебе тут делать, домой отвезу, без тебя пару дней справимся.
Как в тумане я переоделась, собрала сумку и пошла к выходу, Саныч машину припарковал у парадного, поэтому пришлось идти через гостевой коридор. Там ссорилась парочка. Сексапильная брюнетка, из тех, чьей фигуре я так отчаянно завидовала и просто огромный смуглый мужик, у которого вязь татуировки была видна и из-под манжеты на кисти, и из-под воротника на шее. Как с таким вообще ругаться можно, он же ее одним пальцем переломит. Сквозь раздумья доносились обрывки фраз.
‒ Ты думала, что здесь сможешь от меня спрятаться, Селена? Какая же ты глупая! Тебя мне продала твоя же семья, ты моя! Принадлежишь мне и телом, и духом. Ты ‒ откуп твоего бестолкового братца. Дура! И никуда от меня не денешься.
