Я – тот, кто сейчас не является человеком. Я – некто, обреченный навечно быть прикованным к этому месту, с его обшарпанными стенами, полуобвалившейся штукатуркой и выбитыми окнами, но так было не всегда, ведь пару лет назад…
Стояла поздняя осень: последние желтые листья облетели с деревьев, оставив леса и парки мрачными и голыми, а в школах России, вовсю шло обучение юных граждан великой страны.
Увы, но все воспитание молодежи было отдано на откуп семьям, которые, занятые зарабатыванием денег, не шибко беспокоились о моральном облике своих чад.
Те же, в силу возраста и юношеской бесшабашности, «отжигали», как могли: кто дрался, кто бил окна, кто постарше, крутил с одноклассницами, меняя партнерш, как перчатки, кто начинал пить, курить и употреблять различные вещества.
Но были и другие: отморозки, сбивающиеся в мелкие стаи человеческих шакалов, и вынюхивающие добычу на вечерних улицах городов.
Однажды, не повезло нарваться на них и мне…
Я возвращался с обычной, музыкальной школы, что располагалась на другом конце района города. Да-да, вы угадали – я типичный представитель мема про «ботаников» и «гопников».
Щуплый и маленький, я никогда не обладал горой мышц, зато Мать-природа оделила меня недюжинным интеллектом и поразительной ловкостью.
Так вот, иду, я после обеда в воскресенье домой, помахивая папкой с нотами… Стоп, а почему иду? Да, просто все – опоздал на трамвай и не захотел ждать следующего, решив прогуляться пешком, сократив путь через территорию заброшенной лет восемь назад, городской больницы.
Это-то меня и подвело…
Я нырнул в дыру, проделанную в незапамятные времена в ржавых прутьях ограды, надеясь скостить путь в другой конец квартала.
Шум улиц остался позади, и меня обволокла жутковатая тишина, изредка прерываемая стуком ветвей больничных деревьев, да шелестом опавших листьев, багряно-желтым ковром, устилавшими землю.
Я аккуратно, стараясь не поскользнуться на отмершей одежде деревьев, потопал по еле заметной тропке к огромному, пятиэтажному, кирпичному зданию – главному корпусу заброшенной лечебницы.
Кругом царило запустение: к унылому, осеннему пейзажу присоединились полуразрушенные подсобные здания и покосившиеся фонарные столбы.
Да, поистине, – мерзость запустения! Сквозь низкие, серые облака, серебряным кружком проглядывало Солнце, освещая рассеянным светом раскиданный между деревьями и зданиями мусор и жирных, черных воронов, вальяжно расхаживающих в поисках еды.
Одна из птиц уставилась на меня неожиданно умным, угольным глазом и, внезапно, оглушительно каркнула.
Я подпрыгнул от неожиданности и погрозил ворону кулаком. Тот лишь презрительно отвернулся и поскакал на лапах прочь.
Я шел, постепенно приближаясь к основному корпусу больницы, рассчитывая обогнуть его и выйти к главному входу, откуда до конца квартала было рукой подать.
С неба заморосил мерзкий, холодный дождь, пытаясь своими липкими щупальцами проникнуть под одежду и коснуться моего тела.
Я втянул голову и, подняв воротник пиджака, поспешил к цели.
Именно поэтому я не услышал, на свою беду, пьяного гогота мелких гопников, укрывшихся от дождя под козырьком одного из входов в больницу.
Пьяная компания сидела на корточках под жестяным навесом в служебное помещение.
Их было четверо: все в неизменных спортивных костюмах и кепочках, шакалы пили пиво, пуская баклажку по кругу и лузгая семечки, сплевывали шелуху себе под ноги.
Один из парней заметил меня, и толкнул локтем другого – коренастого крепыша с цепким и наглым взглядом.
Тот увидел меня и, встретившись со мной глазами, ощерился во все свои 30 зубов.
– Э, ты, сюда подошел! – сплюнув, крикнул крепыш и грязно выругался.
Компания дружно и пьяно загоготала.
Я сделал пару шагов к гопникам, а затем резко рванул в сторону. Я понимал, что шансов у меня не так уж и много, но они, все же были, а попадаться пьяным шакалам, в месте, где людей не видели уже несколько лет, мне явно не стоило.
Адреналин, ярость и страх бушевали в моих венах, сердце бешено стучало, легкие жадно заглатывали воздух, пока я бежал.
Позади слышался тяжелый топот шакалов и пьяное улюлюканье – зверье вышло на охоту, даже не в ночное, а в дневное время.
Мелькали стены лечебницы из красного кирпича, деревья, давно не работающие фонарные столбы.
Мой план был прост – добежать до главных ворот территории и выскочить на улицу, но…
Но, когда я обогнул-таки, здание, оказалось, что никаких ворот нет!
Сквозь морось дождя, виднелся лишь глухой, бетонный забор, перелезть через который не было никаких шансов.
Я заметался перед входом в больницу, и, наконец, краем глаза заметил приоткрытую, облезлую дверь приемного отделения.
Недолго думая, я рванул в приемник, захлопнув за собой дверь, да так, что со стен полетела штукатурка…
Я оказался в полутьме коридора, освещаемого лишь сквозь толстые, запыленные окна. Остро пахло больницей, запустением и еще чем-то, неуловимо мерзостно-приторным…
Прямо от меня виднелась большая, двустворчатая дверь, чьи стекла были заклеены бумагой, слева был небольшой кабинет, а справа – располагался грузовой лифт и лестница, ведущая на верхние этажи.
Затравленно оглядываясь и тяжело дыша, я сделал пару шагов по направлению к лестнице, как, внезапно, услышал что-то… Какой-то шепот, на грани слухового восприятия, коснулся моего разума.
Я мотнул головой и бегом поднялся на площадку между первым и вторым этажами – топот преследователей слышался уже у входной двери в приемник.
Остановившись, я стал прислушиваться: возбужденные голоса раздавались уже у самой двери приемника, причем было понятно, что гопники в нерешительности притормозили и о чем-то заспорили.
Я не стал дослушивать, чем закончится спор, а резво, перепрыгивая через две ступеньки, добрался до второго этажа. Пролет лестницы, ведущей на третий этаж, таинственно исчез, причем внизу даже не было никаких остатков от сооружения, поэтому, мне ничего не осталось, как зайти в хирургическое отделение.
Я ступил на протертый линолеум отделения, и фактически сразу же уперся в каталку, стоящую посреди коридора. Он уходил вдаль, к противоположному окну, скорее всего выбитому – по коридору гулял сквозняк.
