Матово-бледный шарик из слоновой кости с дробным веселым стуком катился вдоль бортика неглубокой конической чаши. Сама деревянная чаша с глухим скрипом вращалась вокруг металлической оси, а ее дно было разделено на неглубокие выемки пронумерованные красными и черными цифрами. Все это неуклюжее и шумное сооружение было установлено во главе длинного обеденного стола, накрытого зеленым бархатом. На столе не было никакой посуды кроме двух кубков синего венецианского стекла, а бархатная скатерть было аккуратно разграфлена мелом на тридцать шесть одинаковых квадратов, выстроенных в три ряда. Окна в просторном обеденном зале были плотно задернуты тяжелыми гардинами, и двое мужчин, сидящие по разные стороны стола, в дрожащем свете вязко оплывающих свечей внимательно следили за замедляющимся бегом шарика. Один из них, осанистый франт с жестким волевым подбородком, густыми пышно взбитыми волосами и острыми усами-стрелами, одетый в новый темно-лиловый камзол, являл собой образец блестящего гвардейского офицера. Другой – субтильный, болезненно-бледный, с вытянутым, похожим на утиный клюв носом и большими залысинами, подчеркивающими высоту его лба, был одет в поношенный черный сюртук и вполне мог сойти за мелкого провинциального чиновника. Наконец, шарик соскользнул с неподвижного желоба на вращающийся диск и, невысоко подпрыгивая на разделительных ребрах, поскакал по номерным ячейкам. Сделав несколько кругов, он неопределенно покачался взад-вперед и, в конце концов, замер в клиновидной выемке под номером 0.
– Это невероятно! – размашисто ударил кулаком по столу офицер. – Мы закрыли фишками все игровые поля кроме зеро и все равно проиграли! Блез, что на этот раз скажет ваша «математика случайного»? («Математикой случайного» в XVII в. называли теорию вероятностей)
– Как обычно ничего определенного, – спокойно ответил мужчина, похожий на чиновника. – Моя «математика случайного» может подсчитать только шансы выпадения того или иного номера, и ничего более. В данной комбинации шанс того, что зеро повторно выпадет именно на сорок седьмом ходу, оценивался мной, как один к двумстам шестнадцати, однако сыграл именно он. И все же, я предлагаю продолжить игру.
– Продолжить игру?! – офицер саркастически рассмеялся и арифметической линейкой передвинул разложенные по пронумерованным квадратам разноцветные деревянные кружочки к высившейся у замершего диска горе таких же импровизированных игровых фишек. – Да, если бы мы играли на настоящие деньги, то уже оставили бы за этим столом целое состояние! Вы изобрели поистине гениальную лотерею! Это уже не арифметическая машина или омнибус! Но я могу поклясться своей правой рукой, что король, при всем его уважении к фамилии Паскаль, ни за что не выдаст вам привилегию на открытие столь прибыльного дела! Даже если я, герцог Артюс Гуфье де Роаннец, в очередной раз выступлю в роли вашего компаньона и покровителя!
– А мне в этот раз не нужна никакая королевская привилегия, – благодушно улыбнулся математик. – Меня вполне устроит, если его величество сами откроют в Париже хотя бы одну такую лотерею.
– Тогда я ничего не понимаю, – острые усы герцога недоуменно опустились вниз.
– Сейчас поймете. Запускайте шарик! – Паскаль решительно достал из кожаного мешочка-кошелька несколько золотых монет и аккуратной стопочкой выставил их в центр квадрата под номером шесть.
Герцог де Роаннец молча раскрутил диск за вбитую в его центр массивную медную крестовину и отточенным движением опытного фехтовальщика вбросил шарик в игру. Задержав дыхание, словно боясь спугнуть удачу, мужчины заворожено уставились на стремительно летящие по кругу цифры. Через полминуты костяной шарик глухо стукнулся о дно ячейки, пронумерованной пузатой черной шестеркой с замысловатым завитком.
– Звоните, дьявол умер! – торжествующе воскликнул Паскаль. (Общепринятое в ХVII в. восклицание при выигрыше)
– А мне кажется, он только что родился, – неожиданно помрачнел герцог. – За целый час мы, пользуясь вашей математикой случайного и закрывая различное количество полей, выиграли всего два раза, а сейчас у вас сыграла одна-единственная ставка. И какая! Вы разом отыграли все свои деньги, да еще и остались в барыше! Никто кроме дьявола не мог подсказать вам эту цифру.
– Успокойтесь, мой друг. В том, что вы сейчас увидели, нет никакой чертовщины. Когда я занимался изучением свойств циклоиды, то однажды заменил абстрактную геометрическую окружность настоящим колесом, разбитым на тридцать шесть сегментов, и, произвольно раскручивая его, обнаружил странную закономерность, которую назвал законом шестеричной цикличности. В нем изысканная математическая строгость очень тонко сочетается с неопределенностью случайного. Эта закономерность настолько невероятна, а главное, совершенно необъяснима с точки зрения современной математики, что во избежание насмешек я не рискнул упоминать о ней ни в одной из своих работ. Полгода назад, разбирая свои архивы, я наткнулся на старую рукопись о циклоиде и решил применить закон шестеричной цикличности на практике. Превратив обычное колесо в игровое, я создал игру-лотерею, которая обладает совершенно необъяснимыми на взгляд непосвященного человека свойствами.
– Честно говоря, хоть я и сам не чужд математике, но ничего не понял в ваших высоких теоретических рассуждениях, – высокомерно фыркнул герцог. – Вы что, благодаря своему новому закону какой-то шестеричной цикличности, можете вычислять порядок выпадения номеров в своей лотерее?
– Я думаю, что задача вычислить все номера под силу только господу Богу. А я всего лишь скромный математик и могу указать только несколько чисел, которые не могут не выпасть. Впрочем, этого мне вполне достаточно чтобы распоряжаться ставками не хуже владельца игорного стола. При желании я смогу легко разорить самого хозяина лотереи.
– А вы рассказывали про эту лотерею своим друзьям-янсенистам?
– Разумеется. Отец Антуан Арно, настоятель монастыря в Пор-Рояле, одобрил мое предприятие с условием, что все мои выигрыши пойдут на помощь неимущим и страждущим беднякам, а так же на нужды нашей янсенистской общины. Какая беда, если богатые парижские транжиры и бездельники поделятся своими деньгами с больными и голодными соотечественниками? – при последних словах Паскаль болезненно сморщился и, закрыв глаза, стал энергично растирать кончиками пальцев виски и высокий восково-бледный лоб.
– Ваши труды вас когда-нибудь убьют, Блез, – сочувственно вздохнул герцог и настороженно спросил:
– А вы кого-нибудь уже посвятили в секрет вашего нового закона?
