Жизнь и сновидения – страницы одной и той же книги.
Артур Шопенгауэр
Через иллюминатор в комнату попадал свет. Отражаясь от зеркальной поверхности пола, он рассеивал темноту в помещении. В самом углу в оранжевом скафандре парил человек. Направив винтовку на открытую дверь, он ждал. Где‐то там, в безмолвном вакууме корабельных коридоров, мелькали вспышки. Поначалу они чередовались друг с другом, как огни гирлянд. Длинное и ровное свечение фиолетовых огней сменялось частыми короткими жёлтыми всполохами. Очень скоро под давлением первых вторые перестали загораться, и тьма вновь полностью поглотила корабль.
Слегка похрипывая, мужчина попытался сделать медленный вдох – острая боль пронзила грудь. Открыв маленький монитор на левой руке, он переместил ползунок с надписью «N>2O»[1]. В скафандре что‐то еле слышно зашипело. Глубоко вдохнув, мужчина почувствовал, как боль стала уходить. Задвинув пластиковый щиток обратно на экран, он прицелился.
Как и подобает людям, предвкушающим бой, этот человек боялся. Его ладони вспотели, а палец на спусковом крючке дрожал. В коридоре мелькнула фигура в белом. Рука судорожно сжала рукоятку винтовки. Очередь коротких жёлтых вспышек осветила комнату. Тело в белом скафандре по инерции врезалось в дверной косяк. Из-за отсутствия гравитации оно повисло прямо в проходе. В руке мертвеца что‐то мигнуло, и мужчина в углу, не раздумывая, снова выстрелил. Жёлтые вспышки его винтовки были задавлены густым всепоглощающим белым светом, который залил помещение.
– Петь, проснись, – раздался нежный женский голос. – Ты слышишь меня? Открой глаза.
Пётр Зуев попытался выполнить просьбу, но тяжёлые веки не поддавались. Он вяло проговорил:
– Не могу. Слишком тяжело.
– Странно, сидя там, в углу, ты всеми силами цеплялся за жизнь, а сейчас даже не хочешь открыть глаза, чтобы выжить… Я не понимаю твоей логики.
– …
– Зуев, очнись, открой глаза!
Пётр пришёл в себя. Всё, что он пока что видел, – часть небольшого тёмного помещения и девушку. Она заботливо придерживала ему голову. Зуев отметил про себя, что она без шлема, видимо, из-за этого уплотнительная прокладка оранжевого скафандра топорщилась и неловко подпирала подбородок. Светлые волосы. На щеках румянец. Взгляд Зуева упал на нашивку скафандра с инициалами «С.В.»
– Лейтенант Зуев, вы меня слышите? – произнесла девушка слегка дрожащим голосом.
Мужчина еле заметно кивнул.
– Мы нашли вас среди обломков корабля. Вы… – Она осеклась. – Ты был в очень плохом состоянии. До базы на Плутоне полсуток лёту, и ты можешь не дожить, даже в искусственной коме… Петя, прошу, потерпи ещё чуть-чуть, ты нам нужен. Мне нужен.
Зуев чувствовал её горячие руки на своём затылке. Такое ощущение, что через них по всему телу разливалось тепло. Внезапно картинка стала размываться. Но образ девушки оставался в памяти, он замер перед мысленным взором Зуева.
«Видимо, так человек выходит на границу жизни и смерти…» Пётр услышал, как где‐то вдалеке еле слышно играет музыка. Что это? Громкость мелодии быстро нарастала. Звучал Вальс Штрауса «На прекрасном голубом Дунае»[2]. Не прошло и полминуты, как Зуев проснулся.
В комнате на тумбе рядом с кроватью звенел его телефон. Будильник, поставленный на шесть утра, уже минуту как надрывался. На полу лежал ноутбук с остановленным воспроизведением мультфильма «Тайна третьей планеты». «Надо вставать, – подумал Пётр. – Если не выйти из дома в семь – точно опоздаю».
* * *
Кроме как промозглой, погоду в этот день обругать было нельзя. Густые тёмные тучи заволокли небо, готовясь разрыдаться проливным дождём. На улице градусов пять тепла, хотя чего ещё ожидать от поздней осени… Листва давно опала и теперь гнила на тротуарах под ногами прохожих.
Уже в 7:10 Пётр Зуев стоял на трамвайной остановке. Сегодня он был более задумчив, нежели обычно. Худое вытянутое лицо, лёгкая щетина, чёрные волосы с сединой на висках, необычайно выразительный взгляд. Да, определённо задумчивость придавала шарм этому мужчине. Кожаная коричневая сумка с ручкой через плечо, кепи с острым козырьком, чёрные штаны и серое пальто. Пётр был опрятен. В белой рубашке, жилете и тёмно-лиловом шарфе он выглядел как успешный, состоявшийся человек, который в такую погоду вряд ли поехал бы на трамвае. А Пётр Анатольевич Зуев был учителем и преподавал физику старшеклассникам.
Когда трамвай четвёрка подъехал к остановке и открыл двери, в полупустой салон хлынули люди. Они двигались плотной толпой и, казалось, готовы были задавить друг друга. Встав у окна, Пётр смотрел на улицу. «И как только Пушкин мог любить это время года?..»
Холодная промозглая пора.
Противно мне глядеть в окно и видеть
Людей, бегущих кто куда,
И их манёвры
От подъезда до машины…
Зуев усмехнулся. «Наверное, поэтому он его и любил, раз уж, глядя на всё это, даже я заговорил подобием рифмы…»
В восемь часов начался урок. В этот день учителя стоя приветствовал выпускной класс. По жесту руки все сели.
– Так-с, – начал Пётр, – у кого‐нибудь есть вопросы по выполнению домашнего задания?
Ничто не нарушило молчания.
– Что ж отлично, я приготовил небольшой тест, чтобы проверить, насколько хорошо вы поняли предыдущий блок. – Зуев достал папку с листами. – Дежурные, раздайте, пожалуйста.
Три человека подошли, поделили между собой стопку бумаги и принялись ходить по рядам.
– На выполнение у вас пятнадцать минут, затем сдаёте подписанные работы. И сразу скажу: каждый, кто выполнит тест на отметку ниже четвёрки, – учитель тяжело вздохнул, – получит дополнительное домашнее задание. Результаты повлияют на итоговые отметки за год.
По классу пробежала волна лёгкого негодования. Как бы ни нагружал своих учеников Пётр Зуев и какую бы сильную ненависть они за это к нему ни испытывали, все сходились в одном: этот человек знал и объяснял материал как бог, а меры, которые он предпринимал для того, чтобы ученики знали его предмет, были необходимы.
Руководствуясь словами Гоголя о том, что слог преподавателя должен быть огненным и завладевать вниманием слушателя, учитель Зуев выкладывался на каком‐то невозможном уровне. Его уроки были особенными, а время на них проходило незаметно. Он любил учить и умел объяснять сложное изящно и просто.
С детства Пётр учился владеть мимикой – благодаря родителям, которые были актёрами театра, настоящими мастерами своего дела. Маленьким он часто наблюдал смешную картину, которая позже стала казаться ему романтичной. Мама и папа садились друг напротив друга и начинали, как ему казалось, кривляться. Они гримасничали, меняя «маски» на лицах, повторяя друг за другом, постепенно ускоряя ход своей игры, пока кто‐то из них не сбивался. Затем родители принимались читать друг другу скороговорки, стараясь подражать не только мимике собеседника, но и его голосу.