Жоре Грушевому
…а море не даёт ничего, кроме жестоких ударов, и нет – нет предоставит вам случай почувствовать вашу силу… Только это и даёт оно вам, о ней-то вы все и сожалеете.
Дж. Конрад «Юность»
Первым, как всегда, проснулся Морозов. Он смачно зевнул, с хрустом потянулся, чиркнул спичкой, ещё лёжа, сделал несколько затяжек, затем встал и громко затопал по каюте. По пояс голый пошёл в умывальник. Вернулся, отфыркиваясь, вытираясь, жизнерадостно напевая:
Паль – любил я Зойку, девку славную,
Ох, да и напрасно паль – любил,
А теперь я плачу, сожалеючи,
Для меня и белый свет не мил…
Несколько капель с мокрых волос Морозова попали на лицо Анатолию, он заворочался, бормоча проклятья.
– Подъём, ребятушки, подъём! – с нарочитой заботливостью, воодушевляясь муками товарищей, приговаривал Морозов.
…Снится её лёгкая походочка,
Снятся её карие глаза,
Может быть, она с другим шатается,
Бросила покинула меня, – распевая, Морозов расчёсывал волосы, одевался, клал в карман новую пачку «Примы».
– Подъём, ребятушки! Работа не ждёт! – приговаривал он, зная, как больно сейчас эти слова ранят сердца товарищей.
– Да пошёл ты на …! – не выдержал, в сердцах, Анатолий, с сожалением, расставаясь с последними сладкими минутами сна.
– Не ахай, здесь тебе не роддом! – нравоучительно парировал Морозов.
– Да ты…
– Не тычь, я тебе не Иван Кузьмич!
…Шла она к другому прижималася,
И уста скользили по устам.
Хлопнула дверь. В столовую Морозов приходил тоже одним из первых.
После его ухода, Анатолий, кряхтя, выполз из – под одеяла, спустил ноги и в задумчивости сидел на постели. Утренний свет безжалостно высвечивал его всклокоченные рано поседевшие волосы, седую же щетину на мятом лице, весь очумелый вид человека, который не понимает, как его сюда занесло. Он озирался во все стороны, крутил головой и, почёсываясь, зевал.
– Глотка-то лужёная! – ворчал он, поминая Морозова. – Боится, трёбо своё не набьёт! Такую тушу надо прокормить…
Впрочем, сегодня он ворчал больше по привычке, потому что была суббота. Полдня займёт приборка перед праздником, а полдня твои – иди в баню, смотри кино, делай, что хочешь! А завтра вообще – День рыбака! Анатолий сладостно зажмурился, озорная улыбка сошла на его лицо.
– Эй ты, чмо! – заорал он наверх. – Подъём!
Койка над ним заскрипела, тот, к кому он обращался, натянул на голову одеяло, глубже зарылся в подушку. Зато на противоположной верхотуре одеяло откинулось, и высокий юноша соскользнул вниз.
– Доброе утро! – негромко поприветствовал он Анатолия.
Юноша был высок и худ, но было видно, что природа задумала его крупным, широкоплечим, ей пока как бы не хватало материала, чтобы воплотить свой замысел. Чёрные волосы курчавились надо лбом, двумя курчавыми полуостровками сползали на виски. На верхней губе намечались усы. Юноша сутулился – словно для того, чтобы поместиться в джинсовом костюме, рукава которого не доставали до запястий, а брюки не закрывали щиколоток. Ноги он вдел в стоптанные кроссовки. Ещё не прошло и недели, как он появился на судне. Полностью одевшись, юноша вышел и больше не возвращался.
– Два молчуна собрались, – пробурчал Анатолий. Кроме юноши, он имел ввиду «первого Витька», того, кто до последнего не хотел признавать подъём.
Юноша проснулся с радостным предвкушением нового дня жизни и предстоящей работы. Ему не терпелось скользнуть руками по релингам, сбежать по крутым трапам в машинное отделение, походившее на заводской цех. Он раньше и не представлял, что в теле судна может быть такое громадное свободное пространство. На уровне вторых решёток, на сетчатых переборках и в самом деле висели таблички «Токарный цех», «Сварочный цех», над головой ходила кран – балка. Своды машинного терялись в закопчённом сумраке на головокружительной высоте. Самая же страшная чернота зияла там, куда, пронзая палубы, уходила гигантская дымогарная труба. Это и был главный цех на судне – цех, вырабатывающий энергию. И чтобы судно могло переплывать океаны, он мог быть только таким – громадным и величественным, как храм.
Проходя мимо зелёной туши главного двигателя, юноша замедлил шаг. С некоторых цилиндров сняты тяжёлые крышки – словно содрана кожа – так что видны поршни размером с хороший бочонок. И всё – таки двигатель не кажется мёртвым, а только затаившимся. И потому не по себе стоять рядом с механизмом, который некогда с неукротимой силой двигал и вращал все свои шатуны, валы, шестерни. Какая же ярость должна была бушевать в его толще, чтобы приводить в движение эти неподъёмные части, толкать вперёд тысячетонное судно!
За главным в глубине зала, слева и справа, два двигателя поменьше – каждый с небольшой автомобиль. Правый дизель сотрясает мелкой дрожью рифлёные плиты отделения, наполняет зал оглушающим шумом. Он молотит день за днём почти без перерывов, вращая генератор, снабжающий судно электричеством. От него пышет жаром, соляркой и горячим маслом. Юноша заворожено глядит на мощно вибрирующую машину с сладким ужасом представляя, что творится в машинном, когда работает главный двигатель и капитан отдаёт команду: «Полный вперёд!». По спине пробегают мурашки.
Наверху боцманская команда, в которую входили и Витёк с Анатолием, наводила порядок на палубе – счищали с видных мест ржавчину, красили, ремонтировали. В машинном стармех также распорядился очистить переборки от многолетней липкой грязи, чтобы затем их покрасить.
– Так его ж на гвозди! – искренне удивился второй моторист Пётр Дёмин. За прошедшие дни юноша успел полюбить своё судно и слова Петра вновь вызвали неприязнь и протест. Стармех, никак не отреагировав на возражение, показал, откуда начинать и сколько надо очистить сегодня.
Лысоватый и сухопарый стармех Шаповалов в представлении юноши совсем не походил на морского человека, тем более, что его никто не называл «дедом», как это принято на судах и о чём он не раз читал в книгах. Оба моториста заглазно называли его «наш плешивый». Юноша чувствовал спиной, как он недоверчиво присматривает за их работой и радовался этому. Мотористы совсем не горели желанием выполнять грязную работу, а ему хотелось, чтобы машинное заблестело чистотой и свежей краской. Он проворно слизывал просоляренной ветошью жирную грязь, стремясь успеть побольше. В своих мечтах он уже видел, как обновлённый «Волочаевск» отваливает от причала, берёт курс в открытое море – ведь не станут же красить совсем пропащее судно!
– Витёк! – кричит ему в ухо Пётр Дёмин, глянув, нет ли поблизости стармеха. – Ты не гони, Витёк! – говорит он сочувственно. – Отдохни, а то работа быстро кончится!
Ветошь замирает в руках юноши. Пётр вторгся в его мечты точно так же, как тогда в Сухановке, где он маялся, дожидаясь автобуса.
