Я таращился на обклеенное скотчем окно с щемящим чувством одиночества, ощущавшимся в последнее время особенно остро. Погружённый в булькающую тишину своей крохотной квартиры, ничего, кроме жалости к себе я не испытывал, может быть, ещё капельку презрения. Белый квадрат окна нагонял тоску, я пообещал себе, что однажды обязательно перекрашу его в зелёный. Штор на окне не было с прошлой осени. Ирка сорвала их с карниза, чтобы укрыться. Та осень в точности, как и эта, была мокрой и ветреной, чуть ли не каждый день с неба что-то сыпалось, что-то мелкое белое и почти не тающее, как маленькие полистирольные икринки пенопласта, а раз в неделю, точно по расписанию, заряжал ливень, превращая скрипящие гранулы в комковатую жижу мутно-серого цвета. Шелушащиеся батареи с обогревом не справлялись, как не дотронься – еле тёплые. Вдобавок, кто-то из бывших жильцов вытащил внутреннее стекло с ссохшейся рамы, а сквозь второе свистел ветер. Мы оклеивали окно скотчем каждый день, потому как от влаги скотч деревенел и отходил с кусками краски и комната мгновенно остужалась. Мы с моей ненаглядной только переехали, и у нас почти не было вещей. Укрывались простынёй, но однажды ночью Ирке стало жутко холодно, я мёртво спал, после какой-то очередной гулянки, вот она и стянула штору с окна.
Теперь окно было совсем пустым, если не считать маленький горшочек на выцветшем подоконнике, в котором когда-то обитал кактус, а со временем осталась только сухая растрескавшаяся земля, усыпанная вялыми колючками. Кактусом занималась Ирка, – это был её питомец, – подарок толи от одногруппников, толи от кого-то ещё, кто знал, что она их коллекционирует. Дома у неё была целая мини оранжерея и они цвели: насыщенно-синие мясистые бутоны с множеством лепестков, как у пиона, или крошечные, пурпурные цветочки или вовсе какие-то красноватые наросты, мало похожие на цветы. Я долго их разглядывал, когда впервые оказался у неё в гостях.
Но этот кактус ни черта не цвёл, ни крупными цветами, ни мелкими, а когда Ирка от меня ушла, он завял.
Солнца в окне не было, только тучи, вернее одна туча, засосавшая в себя остальные, слившаяся с ними. Такая здоровая, пышная и наглая, как моя нянечка из детского сада. Я решил прозвать тучу Марта Робертовна. Я подумал, что на улице опять холодрыга и подтянул к подбородку тяжёлую, давно не стираную штору. После того, как Ирка придумала ею укрываться, я решил, что одеяло покупать незачем. К тому, же глупо иметь одеяло не имея даже дивана, не так ли?
Вообще после ухода Ирки квартира никак не изменилась, разве что появился крошечный бородатый телевизор на кухне, – Вова Миронов притащил пару недель назад. Завалился в воскресенье с большущей коробкой, перетянутой скотчем.
В комнате его поставить было негде, из мебели только стул, так что мы установили телек на кухне, водрузили на хорошо сохранившийся «Саратов», 451-ой модели. Похожая на камбалу старушонка, сдавшая нам с Иркой эту халупу, долго расхваливала холодильник, который наверняка был немногим моложе её, и строго-настрого запретила снимать с дверцы дурацкие магнитики, которые она находила прелестными. Говорила, подрагивая правой ноздрёй, из которой у неё торчал седой волос: «Магниты муж ещё цеплял… прелестные. Теперь таких не делают! Не снимайте!»
Телевизор показывал четыре канала, правда ужасно показывал: нужна была антенна.
Окно тоже показывало плохо. Только серое небо и угол ещё более серой панельной пятиэтажки с унылыми окнами. Мне безумно не хотелось вставать и тащиться на маршрутке к Бабуину.
Бабуин – мой давний друг. Он мечтал стать властелином мира. У меня мечта не менее скромная – я хотел быть великим поэтом, а великий поэт, в какой-то степени тоже властелин мира.
Я предполагал, что он нашёл нам какую-то подработку, мне работа очень была нужна, ко всему прочему, у Бабуина можно было позавтракать. У меня-то из съедобного было только пиво и залежавшиеся шпроты, а тётка Бабуина делала чудесные омлеты. Так, что я поборол лень.
Они жили только вдвоём, не считая кота. Тётя Аня стала опекуном Бабуина после автокатастрофы, в которой погибли его родители. Они разбились в марте 2006-го, возвращались в Москву из Серпухова и какой-то ублюдок на «Ниве» вылетел на встречку. Погибли мгновенно, выжить там было невозможно, машину сплющило. Водителя «Нивы» раскидало по салону, пытались собрать, он ещё дышал когда его грузили в скорую, но не доехал до больницы.
Мы с Бабуином в тот день в школе были. Помню, две биологии отменили, деректриса наша Мария Олеговна, – Марля в очередной раз сказала, что биологичка заболела. Так всегда говорили, но на самом деле биологичка периодически уходила в запой, хрен знает, почему её ещё держали в школе. Вместо биологии поставили историю, я историю всегда любил, но в седьмом классе интерес к учёбе пропал, так что мы с Бабуином бездельничали на задней парте. Историчка что-то бормотала у доски, нацепив толстенные очки, у неё, знаете ли, была любовь ко всяким графикам и схемам, в которых никто не понимал. Она изрисовывала ими всю доску, рисовала скверно, вместо прямоугольника, у неё выходил овал, так что все её схемы, таблицы и графики больше напоминали рисунки пустыни Наска, нежели то, чем являлись.
Под конец урока Марля опять зашла и куда-то увела Бабуина. Я только через три дня узнал, что случилось, а с Бабуином увиделся снова после летних каникул. Он жил у тёти Ани в Туле, но она решила, что ему не стоит менять школу и тогда в Москву переехала.
Тётя Аня была женщиной доброй и сильной, но жутко нервничала, переживала из-за всякой ерунды, – жизнь у неё была чертовски тяжёлой, горя было много, так что нервы полетели. Бабуин говорил, что её единственный сын Мишка утонул в озере, когда ещё совсем малым был. Отец вроде как взял его на рыбалку и не уследил, выпивал с товарищами у старого причала, а когда спохватился, поздно было.
Ребятня вокруг сновала заплаканная и напуганная, как будто дьявола увидела.
Лишь спустя сутки тело нашли. Дядя Петя себе простить не мог, да и родственники все, включая тётю Аню его винили, говорили, что всё из-за проклятой пьянки. Он повесился в гараже через неделю после похорон сына.
А потом ещё эта автокатастрофа, смерть младшей сестры, зятя…
Не мудрено после всех этих трагедий стать нервной и раздражаться от пустяков. Бабуина она много лет не отпускала купаться, ни на море, ни на речку, ни на озеро, даже в бассейн не отпускала. Ему приходилось обманывать, говорить, что в гости или ещё куда-то идёт.
Мне её всегда было жаль и Бабуина тоже, не знаю, чтобы со мной стало, если бы с моими родителями…
