Широко известно —
У существ
Назревали мысли:
«Я – ничто,
Ты – все».
А стоит не думать, как все – пусто.
«В психологии встречается феномен, называемый „Эффектом первого впечатления“. Данный феномен влияет на восприятие существом нового знакомого. Вы начинаете оценивать его буквально с первых секунд в течение нескольких минут общения. И, в зависимости от того, какую оценку вы дадите этому существу при знакомстве, ваше поведение с ним в дальнейшем будет меняться. При положительном отношении вы…»
– Орифиэль! Поднимись наверх, быстро! – голос сестры буквально разрезал сонную тишину, до этого распространявшуюся по дому. Даже не смотря на то, что было уже около девяти.
Орифиэль вздохнул. Когда-нибудь его утро пройдёт спокойно, без криков? Он загнул страничку учебника, чтобы позже вернуться к ней – совсем недавно начал привыкать читать по утрам, а не на ночь.
Орифиэль оставил вилку, которой до этого лениво ковырялся в яичнице, и вышел из столовой, направившись к лестнице. Еще не успев подняться на второй этаж, он услышал ответный, не менее громкий вопль. На этот раз, голос принадлежал старшему брату.
– Полоумная! Ребенок спит, нечего кричать!
– А сам-то, – проворчала в ответ сестра. Намного тише, чем они оба говорили до этого.
– Ты меня криком разбудила.
Судя по голосам, оба вышли в коридор. Орифиэль, невольно замерший посреди лестницы во время разговора, поднялся до конца. Он оказался прав: сестра с братом стояли перед дверью в одну из спален. Алиса держала Билла за подбородок и вертела его голову из стороны в сторону. Орифиэлю сразу вспомнилось, как она в детстве рассматривала так его самого, выискивая, а потом разглаживая следы от подушки на щеках немного шершавыми пальцами. От смущающих воспоминаний лицо чуть зарделось.
– Какой же ты страшный! – прервала его мысли Алиса. Смотрела она по-прежнему на Билла. – Сходи, умойся, мы сегодня первокурсников встречаем, а у тебя лицо такое, будто ты вчера весь день пил то вино.
– Да не пил я! – встрепенулся Билл и с возмущением вырвался из цепких сестринских пальцев. – Мне для настойки нужно было вино, я эту кислятину не пью. А еще мне нужен будет тот черный чай, о котором мы говорили.
– Я не дам, – сложила руки на груди девушка. – Ты в прошлый раз всю банку извёл.
– Щепотку только, – уверил ее Билл.
Орифиэль решил, что услышал достаточно, и обратился к сестре:
– Алиса, что-то случилось?
Она глянула на Орифиэля. Осмотрев его придирчивым взглядом, Алиса отвернулась от обоих братьев и двинулась в сторону комнаты младшего. Как-то мимолетно, может, по нервно дергающемуся пальцу, Орифиэль догадался, что его будут отчитывать за несобранную сумку и разбросанные учебники, а потому помедлил. Билл коротко сжал его плечо в поддерживающем жесте и улыбнулся, прежде чем по наказу сестры спуститься в ванную комнату.
Орифиэль пошел вслед за Алисой.
– Милый, вас же сегодня будут заселять, а ты до сих пор не собрался. До Дома, конечно, совсем недалеко, но всё же. Или ты передумал переезжать в общежитие? – Алиса уже сложила одну кучу вещей в аккуратную стопку и повернулась к брату, ожидая ответа на вопрос.
– Я наведу порядок, как поем. И нет, не передумал, – ответил Орифиэль. Помедлил, но все же решил пояснить. – Сравнила – две минуты от общежития и пятнадцать от дома.
– Ну да, ты прав, – легко согласилась сестра. – Бери только самое необходимое из вещей. Если что, всегда сможешь призвать, или прийти в гости и забрать. А теперь иди, ешь. Сок апельсиновый остался в подвале, только не перепутай его с зельем, которое варит Билл.
– Я понял, – кивнул Орифиэль. – Мы во сколько выходим?
– Где-то в шесть. После того, как поешь, приготовь Заечке тоже, если тебе не сложно. Я тут с уборкой затеялась немного, не успеваю.
– Ма, а вещи? – Орифиэль с удивлением посмотрел на сестру. Она же только что говорила ему заняться уборкой. Когда ее мысли успели перескочить к готовке?
– Ой, точно! – Алиса хлопнула себя по лбу и обезоруживающе улыбнулась. – Я забыла. Ладно, сама тогда приготовлю, как он проснётся.
– Не нужно, я сам.
На этих словах Орифиэль покинул комнату, оканчивая разговор.
В доме снова воцарилась тишина. Непривычно. Чаще всего, если в помещении находился хоть кто-то из его семьи, то звуков становилось до безобразия много. Но сегодня все иначе: толи особое настроение повлияло, толи дело в том, что самый маленький из них, Самадриэль спал. Скорее всего, второе, решил Орифиэль. Сон всегда уважался в их семье, а его отец вообще считал, что тот лечит буквально от любого недуга. Это было странным мнением, если вспомнить, что и он сам, и сестра, и даже Сэм периодически просыпались от кошмаров.
Яичница на кухне уже остыла и стала похожа на резину. Орифиэля всегда удивляло, как менялась еда на вкус только от температуры. Выкинуть завтрак ему не позволила совесть.
Сегодня он уедет из этого дома. Ему не очень хотелось переезжать в общежитие, но жить на территории Программы было бы гораздо удобнее, чем постоянно выходить за нее, только чтобы вернуться домой. Да и не хотелось так сразу отгораживать себя от будущего коллектива сокурсников, с которыми он поделит не только обучение0, но и быт. Ему и без того Программа казалась чем-то сложным и неясным, даже не смотря на родных, добрая половина которых работала там. Да и его отец считал Программу относительно полезной, хоть и не очень благосклонно к ней относился.
Орифиэль за свою недолгую – по меркам ангельской расы – жизнь видел разное. Видел, что даже сейчас, в 5912 году от Начала многие народы устраивали локальные войны. Создания моря, анималиты разных видов и люди, например, до сих пор делили территории, сражаясь друг с другом. Он еще мог понять в этом первых двух, но не людей. Не людей, которые не имели достаточное количество энергии, чтобы поддерживать тело дольше века. Не людей, которые мелкими стычками еще и укорачивали свою, и без того недлинную, жизнь.
Этим отношением их народ вызывал у Орифиэля пренебрежение. Орифиэль видел одну такую мелкую войну людей собственными глазами, когда был совсем ребенком. Он спросил у сестры, зачем таким глупым существам вообще позволяли жить, раз они этого совсем не ценят. Алиса тогда только коротко потрепала его по голове и сказала, что он еще не дорос до политики, чтобы так говорить. А отец потом добавил, что не знал ни одного существа, которое могло бы решать, кому стоит жить, а кому нет. Орифиэль эти слова не понял, но постарался запомнить.
С того разговора прошло больше двухсот пятидесяти лет, но Орифиэлю все равно люди казались омерзительно глупыми, не способными спокойно принять то, что они слабее прочих видов.
