1
Чаша для умывания была из тяжелого белого фарфора с мелкими синими цветами по широкому краю. Когда-то неосторожная служанка уронила ее, и на месте одного из цветов осталась лишь глубокая щербина. Тонкая длинная трещина прочертила чашу почти до дна, но та отчего-то не раскололась. Глядя на нее, Элея всякий раз думала, что удар можно и пережить, но шрам останется навсегда…
Она поставила чашу на край постели и, обмакнув тряпицу в теплый отвар из душистых трав, принялась осторожно обтирать сначала руки, столь ловкие прежде, но теперь безжизненные, точно ветви высохшего дерева, а затем – исхудавшее лицо c глубокими темными кругами у глаз. Такое родное, такое до боли знакомое… За минувший месяц она изучила каждую его черточку, каждую линию.
«Мой шут… Мой Патрик…»
Он был здесь, но его все равно что не было. Пустой взгляд шута всегда оставался устремлен в недосягаемые дали.
Никто не неволил Элею приходить в эту комнату, просто ей хотелось находиться рядом с человеком, который значил для нее так много… делать для него хоть что-то, пусть даже эти действия не имели большого смысла. Обычно за шутом ухаживала служанка Ваэльи – поила живительными настоями, мыла, убирала, проветривала комнату. Она словно излучала доброту, эта матушка Кера, ее забота могла отогнать любой недуг. Но шут не был болен. Ни один лекарь в мире не сумел бы исцелить его, ибо тело господина Патрика осталось невредимым – но дух покинул его.
Элея отложила тряпицу и тихо вздохнула. Да, она бывала здесь часто. Слишком часто. Давно могла бы с закрытыми глазами найти все в этой небольшой светлой комнате, расположенной на втором этаже особняка. Привыкла к ее особенным, не похожим на другие звукам – шелесту ветвей за окном, вздохам огня в камине, тишине… такой безнадежной тишине. Привыкла к запахам бесконечных отваров и лекарств. Вот и сейчас тоже… мята, ромашка, семисил… Отгоняя дыхание болезни, комнату наполнил тонкий аромат трав, исходящий от чаши для умывания. Жаль, сам Пат не чувствовал его.
Ваэлья полагала, шут переступил ту грань, что отделяет настоящих магов от потери разума. Дар, которым он пользовался, поглотил его самого без остатка. Со слов наставницы Элея знала, что такое случается, когда маг теряет над собой контроль и более не способен сопротивляться божественному зову источника, из которого черпал свою Силу. Иные способны вернуться обратно, если Поток увлек их не слишком далеко. Или с помощью другого человека, наделенного тем же даром. Только Пат к Ваэлье попал слишком поздно. Его душа оставалась привязана к телу тончайшей ниточкой, но была недосягаема.
Ни живой, ни мертвый…
Непонятная сила отбросила его на такую глубину, из которой нет возврата.
Элея зажмурилась, пытаясь отогнать очередной приступ боли, которая всегда теперь жила в ее душе, порой затихая, а потом вспыхивая вновь. Несколько минут принцесса просто сидела, спрятав лицо в ладонях. Она не плакала. Не пристало ей плакать. К тому же… кончились давно все слезы, осталась только пустота. И у этой пустоты не было границ.
Когда Элея узнала о беде, постигшей шута, ее захлестнуло такое чувство потери, подобное которому она испытала лишь однажды – при смерти матери. Ни измена Руальда, ни ожидание его казни, ни угроза на всю жизнь оказаться в монастырском заточении не повергали принцессу Белого трона в столь безысходное отчаяние.
С улицы донесся дребезг колес и цокот копыт. Элея, вздохнув, поднялась с края постели. Она подоткнула цветное лоскутное одеяло и, стиснув губы, мгновенно заставила себя преобразиться в наследницу. Осеннее солнце еще стояло высоко, и Ваэлья не ждала гостей в этот час, а значит, приехали за дочерью короля, хотя та велела кучеру вернуться только после ужина.
Догадка оказалась верна: вскоре легкий стук в дверь нарушил безмолвие этой комнаты.
– Ваше Высочество, за вами посыльный от короля, – голос служанки был приглушен плотно закрытой створкой.
«Что там могло случиться?» – Элея встревожено оправила свое длинное темно-синее платье, бросила взгляд в зеркало, проверяя, все ли в порядке, а потом решительно открыла дверь. Выходя, она не обернулась, хотя больше всего хотела именно этого. Детское чудачество… ей всякий раз казалось, что Пат может вдруг очнуться, когда никто не видит.
– В чем дело, матушка? – спросила она Ваэлью, стремительно спускаясь по широкой деревянной лестнице в гостиную.
– Не знаю. – Наставница сидела у окна с книгой и вовсе не выглядела обеспокоенной. – Мне не доложили. Посыльный только сказал, что король желает видеть тебя.
– Как странно… – бормотала Элея, спешно набрасывая теплую меховую накидку. – Отец не устраивает суеты из-за пустяков. Он же знает: я не люблю, когда меня тревожат в твоем доме.
– Не волнуйся, – заложив книгу пальцем, Ваэлья улыбнулась ободряюще. – Я не думаю, что это дурные вести.
Как всегда, она не ошиблась.
Суету, собственно, поднял вовсе не отец. Просто в Брингалин прибыл дядя Элеи, который жил на Солере, соседнем острове. Граф Риварн был человеком жизнелюбивым, шумным и очень толстым – не всякая лошадь унесет. Элея любила его и всегда с радостью ждала в гости, а дядя, едва прибыв, неизменно первым делом желал видеть дорогую племянницу. Ему не терпелось вручить ей какой-нибудь удивительный подарок из числа тех, которые действительно запоминаются надолго.
Но на сей раз Элее пришлось собрать в кулак все силы, чтобы дядя не почувствовал того равнодушия, которое на самом деле владело ею. Хотя это было даже не равнодушие – может, просто принцесса разучилась чувствовать…
Но так или иначе, а семейный ужин она высидела вполне достойно: живо поддерживала беседу, улыбалась, даже шутила… И радовалась, что неяркий свет от камина и высоких канделябров на столе скрывает печаль, затаившуюся в глубине ее глаз. И усталость, бесконечную усталость.
А дурные вести и в самом деле приходят иначе, она знала это.
Когда ужин с дядюшкой подошел к концу, когда песни и шутки остались в трапезной, которую Элея, наконец покинула, она вдруг так отчетливо вспомнила, как именно беда постучалась в двери…
В тот день она, по обыкновению, рано проснулась и вышла в сад, когда солнце только-только поднималось над морем. Этот сад был значительно скромней того, что тешил взоры обитателей Солнечного Чертога. Но Элея любила его ничуть не меньше, а может статься, и больше… В нем была своя тайна, свое неповторимое очарование. Особенно осенью.
Медленно ступая по ковру опавших листьев, она любовалась их ажурным разноцветным узором и радовалась последнему теплу. Но была к этой радости примешана немалая доля печали: миновало уже больше полугода с того момента, когда Элея последний раз видела своего шута… И ни единой весточки – ни письмом, ни на словах. От осведомителей из Золотой она знала, что Пат, оклеветанный и обвиненный в убийстве принца, подался в бега. И исчез. Никто не ведал, где он. Элея молилась о том, чтобы ее люди нашли шута раньше королевских сыскарей, но того словно демоны покрали.
