Эмили. Настоящее время.
Я сидела в удобном кресле и, тесно прижав колени друг к другу, с преувеличенным интересом наблюдала, как мой палец неторопливо выводит очередную букву по хлопковой ткани простых серых штанов.
Э. М. И. Л. И.
Палец вильнул змейкой, смахивая невидимое.
Э… Й… Д… Е… Н…
Замерла. Где-то в районе шеи, под горлом, началась знакомая дрожь.
Нет. Не сейчас.
Стёрла.
Но стереть можно только здесь. Внутри не сотрёшь. Не выскоблишь. Не смоешь.
Попробовать другое? Но что другое? Может… Нет.
М… А…
Палец не слушался. Тормозил. Не хотел. Или не хотела я.
Дверь в кабинет отворилась, и моя рука всего на пару секунд зависла в воздухе, а затем плавно опустилась на бедро, чтобы продолжить своё увлекательное занятие.
Несколько уверенно звучащих шагов, и хозяин кабинета бесшумно опустился в кресло напротив меня. Между нами не было никаких преград, лишь небольшой стеклянный столик и мгновенно выстроенная мной невидимая стена обороны.
С особой педантичной аккуратностью я дорисовала букву «Л» и подняла глаза на доктора Леона Кауфмана. Вживую он выглядел моложе, чем я смела предположить по фото. Сколько ему? На вид было не больше тридцати.
– Не хотел тебя отвлекать, – мягко улыбнулся он.
Не хотел отвлекать в его же собственном кабинете? Почему мне вообще разрешили остаться здесь в его отсутствие? Какая-то уловка? Показатель доверия?
– Тогда я могу делать это весь сеанс?
– Если это приносит тебе положительные эмоции, то безусловно.
У него был приятный голос. Глубокий, размеренный. А ещё белые зубы. Слишком белые. Голливудские.
– Но, если ты не возражаешь, я хотел бы поговорить о твоём самочувствии, Эмили, – деликатно произнёс он.
Леон Кауфман – один из ведущих докторов этого потрясающего заведения для сумасшедших, а начиная с сегодняшнего дня – мой лечащий врач. Он являлся профессионалом в области психиатрии. По крайней мере, так было написано в брошюре, которую я нашла в комнате в первые же сутки своего добровольного заточения.
Да, помимо книг я вынужденно читала брошюры, потому что воспользоваться интернетом здесь не представлялось возможным. Мобильники и другие гаджеты пациентам категорически запрещались. Но великодушно разрешались посещения членов семьи и телефонное общение, проходящее в отдельной, специально оборудованной для этого комнате.
Кэти не пропустила ни одного визита, ни одного звонка. Но пропустила я. Каждый. Не хотела видеть. Не хотела с ней разговаривать.
– Почему? – ворвался в мои размышления голос доктора Кауфмана.
Я нахмурилась, не понимая, о чём идёт речь.
– Почему ты не хочешь разговаривать с сестрой? – дополнил он свой вопрос, и я осознала, что последнюю мысль произнесла вслух.
Потому что она ассоциировалась с той жизнью, которой у меня больше нет. И никогда не будет. Тёплые, семейные ужины вчетвером остались в каком-то далёком, словно вовсе не моём прошлом. Как и шуточные громкие споры. Серьёзное лицо Дэниела и подначивающий его сходить на очередную архитектурную выставку Райс. И ведь он ходил с нами. Дважды. Хотя ни черта в этом не понимал. Эйдену никто не мог отказать.
И теперь у них… всё осталось так же. А у меня всё разрушилось. Сгорело. А сейчас горело то, что уже истлело. Беспрерывно вращающееся колесо моих страданий.
Это закончится когда-нибудь? Я выздоровею? Боль уйдёт?
Я промолчала и опустила взгляд в пол. Со мной было трудно. Я знала. И, возможно, именно поэтому мне сменили врача. Все предыдущие недели меня третировал какой-то седой старик. Он мне не нравился. Как и его кабинет. В нём было слишком ярко. Незаконно живо. Било по глазам.
Здесь темнее. Комфортнее. Словно видно наполовину и сложно прочитать по глазам. Меня это вполне устраивало. А ещё мужская свободная рубашка навыпуск и приглушенного цвета слаксы не ассоциировались с обликом врача. Меня тошнило от белых халатов и визитных бейджей.
– Я провёл небольшое расследование и раскрыл твою маленькую тайну, – неожиданно сообщил доктор.
Я забегала по его лицу подозрительным взглядом, пытаясь найти в мужской мимике продолжение этой довольно странной фразы.
Кауфман улыбнулся уголками губ и, нажав кнопку интеркома, попросил зайти свою помощницу.
Невысокого роста брюнетка в том самом раздражающем белом халате с прицепленным к его внешнему карману дурацким бейджем не заставила себя долго ждать. Дежурно улыбаясь, она внесла в комнату поднос и, с глухим стуком опустив его на столик, сразу же удалилась.
– Угощайся. – Доктор непринуждённо подхватил одну из чашек с ароматным кофе и сделал глоток.
Я не торопилась угощаться и продолжала настороженно, с долей неприкрытого недоумения пялиться на тарелку с заварными пирожными. С целой горой заварных пирожных.
– Кофе не рекомендуется пить с нейролептиками.
Леон Кауфман в деланном удивлении приподнял бровь. Словно: «Серьёзно? Разве врач тут не я?». В этом движении проскользнула беззлобная насмешка, и эта простая человеческая эмоция пришлась мне по душе, потому что предыдущий врач изо дня в день одаривал меня лишь профессиональной участливостью и ничем другим, что могло оставить хоть какое-то напоминание об обычной жизни за пределами психушки. И та рабочая маска не вызывала у меня никакого желания раскрыться, довериться.
Доктор Кауфман же умудрился за первые пять минут завоевать немного унций моей симпатии.
– Я внёс коррективы. Ты не принимаешь нейролептики уже неделю, – размеренно и, по моему мнению, запоздало известил он. – Лишь лёгкий антидепрессант.
Я зависла. Отмотала дни назад и поняла, что моё самочувствие действительно изменилось. Я стала чаще бывать на свежем воздухе, и у меня появились силы на чтение, а не только на бессмысленное созерцание больничного двора. К слову, очень хорошо обустроенного. Дэниел не поскупился и разместил меня в одной из лучших клиник с таким высоким забором, что мысли о бегстве могли возникнуть разве что у сумасшедшего. Какая ирония. Здесь все были сумасшедшими.
– Почему вы их отменили? Что если… Что если моя шизофрения вернётся? – я прошептала свой диагноз настолько тихо, будто, если озвучила бы громче, окончательно свихнулась бы и попыталась перелететь вышеупомянутый забор на вымышленном драконе.
– У тебя нет шизофрении, – уверенно заявил доктор и с неприкрытым удовольствием откусил кусок заварного теста.
Этот мужчина меня поражал. Он ел фисташковые пирожные, запивал их ароматным напитком и разговаривал так, словно я – его подружка и пришла на кофе-брейк.
– Знаешь, – как ни в чём не бывало продолжил Леон Кауфман, – с точки зрения науки и врачебной практики большая часть специалистов поставила бы тебе именно этот диагноз. Но у тебя не он.
