Хотелось бы знать
Остаться мне или бежать?
Спасаться или продолжать?
Flëur, «Человек 33 черты»
– Простите, сигаретки не найдется?
Голос, прозвучавший со спины, резко вывел меня из раздумий, словно пока я спал, кто-то наглейшим образом с криком ворвался в комнату.
Я ничего не ответил. Вопрос повис в свежем, чуть подмороженном воздухе, но вскоре рассеялся так же легко и быстро, как выхлопной газ проехавшей мимо машины.
Я поправил шарф, чтобы он закрывал уши, и на время отвлекся от своих размышлений, старясь не наступить в мутные лужи. Утреннее солнце пряталось за толстыми спинами высоких, пока еще лысых, деревьев, стоявших вдоль аллеи, но каждые несколько секунд выскакивало из-за них, как маньяк, и слепило глаза. И, хотя широкие полосы света были видны на асфальте и грязном снеге, я все равно каждый раз не был готов и непременно щурился. Серые фонари робко всматривались в свое отражение в зеркале луж, разлитом на трамвайных путях. И во всем, что ни возьми, отражалось голубое небо; все и вся, уставшее после бесконечной темной зимы, тянулось к свету, и каждая частица в мире, казалось, дышала надеждой, захлестывающей с ног до головы – наступила весна и все было пропитано только ею.
Именно сейчас и только сейчас, как никогда прежде, мне снова хотелось надеяться и верить. Просто вспомнить несколько Ее слов, из которых можно что-то извлечь, просто вспомнить Ее взгляд, Ее реакции, смех, улыбки… Мне хотелось снова надеяться, но вместе с тем мне было ужасно страшно снова поселить внутри себя это крохотное создание, названное надеждой и мешающее спокойно жить, и потому я находил множество контраргументов.
Мой мозг мог составлял десятки фраз, отрицавших ситуации, из которых, будь я менее опытным, можно было бы с легкостью извлечь надежду и с легкостью обмануться. Мой мозг прекрасно понимал, что границы не уменьшаются, что это лишь одномоментные сближения, после которых все возвращается обратно. Но Боже, как же мне снова хотелось понадеяться, обмануться, несмотря ни на что – потому что я не мог поверить, будто все это было просто так… Я понимаю, что все в мире хаотично и бессмысленно, но я отказывался верить, что все это может закончиться наиболее очевидным способом и ни к чему не привести.
Я готов в лепешку расшибиться, но хотя бы попробовать сделать так, чтобы Она всегда улыбалась и была счастлива, чтоб у Нее все было хорошо. И нет никакой чертовой судьбы и ничего нет. Я просто хочу, чтобы мы были вместе – хотя бы попробовали. Я даже готов, согласно романтическим традициям, поспорить с миром, с Богом или с кем бы то ни было еще: или у нас с Ней что-то получится, или я просто покончу с собой. В конце концов победить можно только в том случае, если не оставить себе никакого иного выхода кроме победы. Но разве в чувствах это работает?.. И всякий раз, когда упираешься в этот вопрос, начинаешь тонуть из-за осознания своего полного бессилия и бесполезности всяких усилий перед лицом невзаимности, которую нельзя изменить, – и тонешь еще глубже от подступающего к горлу комка гнева, ненависти и отчаяния, что вырываются в немом крике боли, обращенному к этому равнодушному миру: почему так происходит?! Почему?..
Дождь лил второй день без остановки. Ветер выворачивал зонты, швырял в лица холодную воду. Снег, и без того мокрый, размяк еще больше и с легкостью съедал ногу, стоило на него ступить. От воды лед становился таким скользким, что по нему совсем нельзя было ходить.
Промерзшие до костей руки периодически сводило судорогой и я слегка шевелил пальцами, крепко сжимавшими рукоять зонтика, чтобы угомонить ее. Всего десять минут назад настроение было таким паршивым, что хотелось броситься под машину, лишь бы заглушить голос в голове, вторящий, что все обречено и я бессилен, но теперь этот агрессивный мир, словно взятый из романтической поэмы, сек меня ужасной погодой и потому печаль постепенно переходила в злобу и ярость. Ветер нападал со всех сторон, разматывал шарф, пытался поломать зонт, облить меня дождем, полностью отморозить руки, и все это бесило с такой страшной силой, что я начал говорить – почти кричать – вслух: «А какого черта ты решил смириться?! Какого черта ты запрещаешь себе думать о хорошем финале?! Какого черта ты перестал верить в чудо?! Какого черта ты так убиваешься из-за такой глупости?!». И меня захлестывала странная уверенность в том, что все еще может получиться (при очевидности проигрыша), но уверенность растущая не из надежды, а из бешенства и озлобления на мир, в котором подобное вновь со мной приключилось. Хотелось бросить вызов этому равнодушному и несправедливому месту, где из-за подобных случаев я вынужден чувствовать себя дерьмово. Гнуть этот чертов мир, верить и гнуть, уничтожая все, что он дает, и возводя в нем то, что я хочу, то, о чем я думаю. «Этого ты хочешь, сука?! Хочешь, чтобы я сдался и перестал верить?! Ни разу ты не угадал! В следующий раз можешь нагнать на меня хоть все депрессии мира – мне не впервой – я все равно выстою, я не сломаюсь, я все равно буду верить, что все это происходит не зря и приведет к тому, чего я хочу!» – кричал я в небо.
Ведь пока ты не сдаешься или по крайней мере веришь, ты сильнее воли случая и хаотичности мира. Что бы ни случилось – ты выстоишь, пока знаешь, что должен стоять дальше. По крайней мере в эту минуту мне хотелось быть в этом уверенным.
