ГЛАВА 1 Зина
Ночной город промыт только что отшумевшим быстрым ливнем, тих и грандиозен в своей монументальности. Над крышами, в прорехах, накосо разорвавших дождевые тучи, ещё тлеет коричневый пепел остывшей зари, но с востока уже наступает мрак: белые ночи скончались в муках, впереди – зимний беспросвет. И северный рваный ветер дышит всё той же промозглой горечью подступающих холодов. Лето – маленькая жизнь, и вот, жизнь закончилась.
Навсегда закончилась.
Насовсем.
Пальцы на перила. Мокро, скользко, холодно. Вода внизу неподвижна, подсвечена огнями фонарей и бледным небом на западе. Боровой мост, мост самоубийц, чему удивляться. Ноги сами вынесли к этому зловещему месту над Обводным каналом. Когда-то давно здесь заканчивался город.
Теперь здесь заканчивали свои никчёмные жизни разные неудачники.
{… Кровь. На ладонях, на локтях, на груди. Кровь, кровь… чёрная, уже свернувшаяся… можно выкинуть одежду, можно мыться до тех пор, пока расцарапанная жёсткой мочалкой кожа не начнёт зверски саднить, но кровь уже не отмоешь никогда, разбитое не склеишь, пролитое не соберёшь – никогда.
… кровь, кровь. На ладонях, на локтях, на коленях. Кровь…
}
Перегнуться через перила. Там, внизу, застывшая неподвижно тёмная вода. Ни рябинки, несмотря на треплющий волосы ветер.
Там, внизу, в сырой чёрной воде, лето и маленькая жизнь.
Визг тормозов вспорол ночь. Чьи-то руки с нечеловеческой силой впились в плечи, тащат… зачем… Не всё ли равно…
– Дура, – сходу врубает непрошеный спаситель, и в зеркале заднего обзора видно его лицо: бешеные глаза, тонкой дугой очерченные брови, тёмная прядка, выбившаяся из-под ажурной летней шапочки в сеточку.
А через несколько ударов сердца приходит узнавание:
– Инна… Валерьевна?!
Самедиева Инна Валерьевна. Школьный психолог. Не может быть. Но, увы, есть. Ночью, на Боровом мосту, точно в тот самый миг, когда душа умерла окончательно, и тело рванулось через перила к спасительному забвению.
– Нет, твою мать, – ругается Инна Валерьевна, не забывая, впрочем, следить за дорогой, – ангел небесный. Хотя в твоём случае, ангел и есть. Зинаида, ты сошла с ума?
[Четыре месяца назад]
Последние дни последнего, одиннадцатого, класса. Даже немного жаль как-то расставаться с родной школой, что ли. Скорее не жаль, а страшно. Да. Вот верное слово – страшно…
Впереди – ЕГЭ. После них – самое главное испытание: попытка пройти на бюджет в Политехнический университет. А пройти надо. При Политехе есть общежитие. Не говоря уже о специальности, к которой есть и склонности и дикое желание ею заниматься – «Информационные системы и технологии».
Есть те, у кого с рождения всё «схвачено». Большая дружная семья, достаток, способности, возможность выбирать любой вуз, какой захочется. Есть те, чей удел всю жизнь работать курьером в «Яндекс-Еде» или менеджером торгового зала в «Макдональдсе», но ни их, ни их семьи это не особенно парит. Кому-то надо работать и там.
А есть те, у кого нет ничего, кроме собственных мозгов, амбиций и желания свалить подальше из дома, где после гибели родителей жизни не стало совсем.
Инна Валерьевна появилась в школе весной. Эффектная женщина, словно сошедшая в жизнь со страниц гламурного журнала. Этого, как его там, «Космополитена»… Невысокая, но на удивление ладная, в пиджаке и широких белых брюках, в ботиночках на коротком каблучке, она мгновенно стала объектом зависти всех девчонок, смертельной ненависти учителей-женщин и неконтролируемого слюноотделения всего мужского контингента в зоне поражения: старшеклассников, немногочисленных учителей-мужчин, внезапно возлюбивших родительские собрания отцов…
Дополнительные занятия – всегда каторга, но Инна Валерьевна умудрялась проводить их с огоньком. Бывало, сами оставались и на девятый урок; она не гнала никого. Это же забавно, узнавать, к чему у тебя склонности есть. И окрыляет. С первого класса все вокруг твердят, что ты дебил, а ты, оказывается, и не дебил вовсе, а тип личности INFP-A, «посредник», спокойный, сдержанный и стеснительный, которого сложно понять всем остальным, потому что таких, как ты, всего четыре процента в мире.
Конверты с результатами теста Инна Валерьевна раздала всем на руки, строго индивидуально. А потом рассказала о типах личности, и каждый, глядя в свою бумажку, слушал про свой тип, и преисполнялся за него гордости.
Зина в объяснения не вслушивалась. После после ночной смены в «Макдаке» и семи уроков с утра – две математики, две физики, английский, химия, – дико хотелось спать. От физкультуры удалось откосить, наврав про месячные, но помогло это слабо. Если бы физ-ра была первым уроком! Или последним… Но увы. Рваный сон в раздевалке в обнимку со своим рюкзаком назвать полезным не поворачивался язык.
… Она оторвала чугунную голову от парты только тогда, когда её тронули за плечо.
– Я бы не будила, – извиняющимся тоном сказала Инна Валерьевна. – Но рабочий день заканчивается, школу скоро будут закрывать…
Зина ошалело оглянулась. В окнах класса мрели майские сумерки, а за дверью, в коридоре, стояла оглушительная тишина: никто не толкался, не ругался, не подначивал друг друга, да просто не слышалось никакой беготни туда-сюда, как всегда бывает в учебное время.
Инна Валерьевна взяла стул, подвинула его, села, положила локти на парту, а подбородок – на сцепленные пальцы. Смотрела внимательно, строго, как впрочем, и всегда. Вот почему некоторые могут выглядеть отлично, несмотря ни на что, а большинству такое недоступно? Зина знала, что увидит в зеркале, если не забудет в него посмотреться.
Встрёпанную заспанную дурочку с красными глазами. И это не вылечишь одним сеансом у косметолога, к которым, кстати, Зина в последние полгода даже не заглядывала. Со дна души поднялась какая-то совсем уже беспросветная горечь. Умная и прекрасная душа – это замечательно, но если нет у тебя возможности холить себя и лелеять, твоя чудесная душа проиграет таким, как Инна Валерьевна, на раз-два.
– Простите, – тихо сказала Зина. – Я сейчас пойду…
Маленькая узкая ладонь психолога легла поверх запястья девушки. Зина отметила лак на воздушных пальчиках – коричневый, бежевый и белый, ничего лишнего.
– Зина, – сказала Инна Валерьевна, – давай поговорим. Мне кажется, тебе нужна помощь…
От такого простого, участливого – «давай поговорим» – защипало в глазах, перехватило горло. После смерти мамы с Зиной никто не говорил {таким} тоном и {так}. Была… и есть… сестра Таня, но при Тане – муж Александр. Сашуля, как нежно воркует в его адрес сестра. Сашуля.
В груди ворохнулась ненависть. Сашулю Зина не взлюбила сразу, с первой же встречи, и чувство оказалось взаимным. Теперь, когда мамы не стало, Сашуля начал показывать своё мурло во всей красе. Самое обидное, что дура-Танька млела на него с каждым днём всё больше, и не замечала, не замечала, не замечала, какое дерьмо у них дома завелось!
